Он был даром.

А его называли проклятьем…

— Я тебя буду звать просто Зверем, — Мэйнфорд дождался гудка, прежде чем заговорить. Он облизал сухие губы, провел языком по зубам. Клыки, показалось, стали больше. Да и… Зверь тоже хотел жить. И требовал поторопиться.

А получив свободу и тело, он скатился с неудобной лежанки.

Встал.

Он держался еще неуверенно, впервые гуляя наяву. Стоял полусогнувшись, опираясь растопыренными пальцами о камень. Чувствуя его неровность. И холод. И кажется, когти отрастали… и сама возможность изменить тело больше не казалась нелепой.

Зверь вдохнул тяжелый аромат металла.

Пластика.

И чужака, который посмел приблизиться к его женщине. Он заворчал и подался вперед. По следу. А Мэйнфорд отступил, предоставляя Зверю свободу.

…цвета исчезли. Стерлись. Остались лишь все оттенки серого, и этого было довольно. Серым по серому расписаны стены, и Мэйнфорд способен увидеть след едва ли не каждого человека, которому случалось заглядывать в это помещение.

…звуки стали ярче. И запахи.

Во рту появился привкус горечи, и Зверь облизал губы, пытаясь его стереть. Он предпочел бы закусить горечь мясом, но мяса не было. Зато имелся неровный пол, каждую щербинину которого он ощущал ясно. И Зверь шевелил пальцами, втягивая и выпуская когти, не решаясь сделать шаг. Все же изменившееся его тело казалось ему не слишком надежным.

Хрупкое.

Слабое.

И без крыльев… стоило подумать об этом, и спина зачесалась.

— Нет, — сказал Мэйнфорд Зверю. — Сейчас не время. И в узких коридорах крылья будут мешать. Тебе вообще стоит убраться.

Зверь оскорбился.

— Послушай, — они оба дошли до двери, за которой спряталась их женщина. Пряталась она не одна, что весьма нервировало Зверя. Он желал немедленно выломать дверь и вцепиться в горло наглецу, который посмел посягнуть на чужое.

Бежать ему все равно некуда.

Зверь знал, что иных выходов из комнаты нет.

Он вообще знал очень много. Еще одно чувство? Пространства, которое разворачивалось перед внутренним взглядом Мэйнфорда, раскрывая один за другим уровни. И теперь он видел не только подвал, изрытый норами-коридорами. Он видел трубы технических тоннелей. Мили проводов, упрятанных в металлические оболочки. И гудение воды. Коллекторы. Вентиляцию. Черные помещения, куда пациентов не пускали, а целители и сами не спешили заглядывать. Генераторную с грохочущими генераторами. И даже механика, приставленного следить за их исправностью.

Механик резался в карты с парочкой санитаров.

Морг находился близко. И при желании Мэйнфорд узнал бы не только количество мертвецов, он сумел бы заглянуть в лицо каждому.

Удивительно.

И пугает.

Видел он и то, что находится выше. Этаж за этажом. Кабинеты. Приемные. Холл. И пяток операционных. Комнаты для отдыха. Целителей, медсестер и пациентов… людей было много, и это несколько пугало Зверя.

Внизу он чувствовал себя более… уверенно?

— Послушай, — Мэйнфорд сумел отвлечься от созерцания чердачного этажа с лифтовой и нетрезвым лифтером, прикорнувшим на древнем топчане. — Ты должен отступить.

Зверь заворчал.

Он не желал отступать. Он слишком долго сидел взаперти, наблюдая за человеком, который был слишком слаб, чтобы приказывать.

— Нам следует проявить осмотрительность. Притвориться, что мы такие, как прежде. Иначе нас здесь запрут.

Зверь оскалился.