— Успокоительное? — а теперь в голосе ее проскользнула насмешка.

— Отчасти. Заодно дар блокирует.

Хмурится. Почему она всегда хмурится? Если бы чаще улыбалась, выглядела бы привлекательной.

— И делает пациента внушаемым… Гаррет дал?

Она лишь головой мотнула. Согласие? Отрицание? Да какая, к Бездне, разница…

— Моему брату нужно, чтобы я подписал кое-какие бумаги, — Мэйнфорд сам не знал, зачем он это рассказывает. Может, затем, что она слушает?

— Какие?

— В основном, полагаю, завещание. Доверенность. Да и мало ли, что еще можно подписать… спасибо.

— За что?

— За то, что не стала кормить.

— Всегда пожалуйста, — она поднялась и стянула одеяло, закрутилась в него, прячась от взгляда. — Он на меня странно воздействовал. Не ментально, но… мне очень хотелось оказать ему услугу.

— Женщины его любят.

— Сомневаюсь, что это можно назвать любовью, — Тельма нервно дернула плечом и поинтересовалась: — Что делать будешь?

— Ничего.

— То есть?

— То есть совсем ничего, — Мэйнфорд тоже сел, сожалея, что она все же проснулась. Спящей и молчаливой Тельма нравилась ему куда больше. Опять же, разглядывать ее можно было, не притворяясь, что его вовсе не интересует ее нагота.

— Он ведь собирался тебя отравить!

— Не отравить, а… скажем так, подкорректировать мое мировосприятие. Это пытаются сделать уже давно.

Ей ответ не понравился. Пожалуй, не нравился он и самому Мэйнфорду, но ввязываться в семейные разборки ему не хотелось.

Мэйнфорд вздохнул.

Ночью все было гораздо проще. Мужчина. Женщина… кровать… точнее, когда добрались до кровати, то и кровать…

— Я ему позвоню. Скажу, чтобы оставил тебя в покое. Это первое. Второе — перекрою кое-какие финансовые потоки. Он поймет, что переступил черту…

…поначалу, естественно, возмущаться станет. И выглядеть будет искренним. Постарается все свалить на Тельму же, которая по некоей своей надобности заменила безобидное успокоительное на экспериментальное лекарство. Затем признает вину, но не за собой, Гаррет никогда и ни в чем не был виноват. Естественно, скажет, что действовал исключительно из благих побуждений.

Матушка беспокоилась.

Мэйнфорд вел себя странно. Этот разговор возникал время от времени и заканчивался всегда одинаково: просьбой дать денег.

— Ну и дурак, — сказала Тельма и удалилась в ванную комнату.

— Наверное, — Мэйнфорд потянулся. — Еще какой…

Плюшевый медведь смотрел на него с упреком: мол, как можно быть таким глупым? И дед бы присоединился, правда, взглядом ограничиваться не стал бы, перетянул бы по плечам тросточкой своей, залитой свинцом.

Глядишь и вразумил бы.

— А что мне делать? Не заводить же против него дело! — Мэйнфорд подобрал штаны, которые нашлись в прихожей. — Нет, в теории я мог бы… но представь, какой выйдет скандал! Да и… доказать что-либо будет сложно…

Медведь молчал.

— …если вообще возможно. От ментального сканирования он защищен. И повод не тот, чтобы ордер выдали… ее свидетельства? Да ее первую же сожрут и с дерьмом смешают… нет, это не выход. А вот деньги…

Язык денег Гаррет давно понимал лучше, чем родной.

Мэйнфорд почти оделся, когда она появилась из ванной.

— В Управление?

Он покачал головой:

— Домой загляну. Все равно переодеться надо… и, Тельма…