чтобы успевать следом.

Куда он ведет?

В пещеру.

Она видела ее прежде… конечно, видела… пусть и глазами того мальчишки, который умер в камере. Но сейчас пещера выглядела совершенно иначе.

…костры исчезли, как и уродцы, плясавшие вокруг них, и ямы, в которых держали детей.

…зато теперь Тельма отчетливо видела могилы, из которых вырастали деревья.

— Видиш-ш-шь… — это сказал Тео, отпуская ее. — Теперь ты видишь?

Мертвецов, лежащих под землей, они не зарыты — завалены камнями, и у каждого в груди посажено семя. Лица искажены болью, но, наверное, так и бывает, когда питаешь что-то.

Семена прорастали.

И вытягивали силы из хозяев.

А потом… потом, не способные укорениться в чужой земле, погибали сами.

— Смотри хорошенько, глупая девчонка, — Тео подтолкнул ее к первой могиле. — Вот мой прадед… он привез семена, а с ними и надежду. Он дорого заплатил за нее… отдал всех своих детей… почти всех, кроме деда… и после лег в могилу сам, понадеявшись, что сил его хватит.

Тео пинком отправил камень с могилы в дальний угол.

— Видишь его?! Чувствуешь? Он еще жив… он многих повел за собой… ему верили… а он взял и… будто не было других.

Были.

Деревьев много. Целый сад. Мертвый сад.

— А вот это правая его рука… альв… благородный… королевской крови… он отказался от наследства и трона, надеясь спасти всех… что с ним стало?

В теле ни капли благородства, лишь искореженный, смятый корнями костяк. А лицо почти нетронуто, и маска ужаса, застывшая на нем, отвращает.

— И его сын… этого не знаю… какой-нибудь благородный дурачок, решивший, что у него получится то, что не вышло у прочих… они идиоты!

Голос Тео заставил пещеру вздрогнуть.

— Они ложились в могилы, друг за другом… уходили, не пытаясь понять, почему же не получается… истратили все… почти все… я пытался остановить, но кто будет слушать отверженного? Нет… слушали… только слышали не то… мало силы? Надо добавить… где живет сила? Где?!

Он тряхнул Тельму, и сломанная рука опалила ее.

— В крови.

— Правильно, девочка. В крови. Чем больше крови, тем больше силы. И здесь лились реки… только новое древо все равно умерло… вот оно… уже почти…

Кривоватый уродец, в котором ни тени величия. Оно еще жило, цеплялось за явь кривоватыми паукообразными корнями. И человек, из груди которого вырастало дерево, тоже дышал.

Они умрут в один миг.

Невообразимо романтично. И все одно отвратительно.

— Почему человек?

— Добровольцы среди альвов закончились… пока… но правда в том, что ни один из них, — Тео обвел рукой зал, — не принадлежал этому миру. Вот и не получалось. Мы все были рождены в Старом Свете. Мы привезли с собой память о нем…

Не только память. Само это место — гробница прежнего мира, вот только Тельму вовсе не тянет преклонять колени перед мертвецами.

А рука ноет.

Боль далекая, глухая, дрессированная, если соглашается отступить ненадолго. И Тельма, придерживая рукой руку, поглаживает предплечье.

Локтевая или лучевая?

Обе?

— Вам понадобился донор, — она не смотрела на Тео.