А вот Томас Риман отрезал.

Мария взглянула на часы в окне интерфейса: у них осталось четырнадцать минут.

Несколько часов назад Дарэм запустил программу, предназначенную для взлома пирамиды Римана. Ему удалось создать новые соединения с процессорами, но без личного кода Римана любые переправлявшиеся туда инструкции игнорировались, а каждая неудачная попытка включала временный блок, так что перебрать все возможные комбинации из девяносто девяти цифр не удалось бы. Поэтому Дарэм дал указание метапрограммисту выстроить ТНЦ-машину, которая вырезала бы один из процессоров Римана, расчленила его и подвергла тщательному досмотру содержимое памяти, чтобы вычислить код по содержащимся внутри зашифрованным тестам.

Когда программа выдала итоговый результат, Мария резко спросила:

– Вы могли бы поступить так же с моей пирамидой, верно? И позволить мне спать?

Дарэм, не глядя на неё, покачал головой.

– Откуда бы я это сделал? У меня не было доступа к границе. Это стало возможным потому, что прочие основатели дали мне карт-бланш.

– Думаю, могли бы подрыться, если бы как следует задумались.

Некоторое время Дарэм молчал, потом признался:

– Может, и мог бы. Я хотел, чтобы вы посмотрели на планету Ламберт. Я действительно верил, что не имею права дать вам проспать контакт.

Мария искала подходящего к случаю горького ответа, потом сдалась и лишь устало сказала:

– Вы не имели права меня будить… но я рада, что увидела ламбертиан.

– Вход, – произнесла программа-взломщик кода.

Уже не было времени на приличия, объяснения по поводу кризиса и необходимости эвакуации. Дарэм просто выдал серию команд, которым следовало заморозить все программы в пирамиде, проанализировать, выделить важное и упаковать в новый «Эдемский сад». Риман с его детьми даже не заметят разницы.

Оказалось, что программы считают иначе. Код доступа они приняли, но остановиться не пожелали.

Мария отвернулась и подавила сухой позыв к рвоте. «Сколько там было людей? Тысячи? Миллионы?» Невозможно узнать. Что произойдёт, если их поглотят изменения решётки? Может, их миры спадутся и исчезнут, как и неживой Город?

Когда она вновь заставила себя посмотреть, Дарэм преспокойно поменял курс. Он сказал:

– Я пытаюсь прорвать запрет на коммуникации. Посмотрим, смогу ли хотя бы на одном уровне достичь кого-то, с кем можно поговорить. Может, внутренний контроль оттуда получше, и, если мы не можем остановить их программы и разом упаковать, это удастся им самим.

– У вас осталось одиннадцать минут.

– Знаю. – Дарэм поколебался. – Если понадобится, я могу задержаться и отправить этих людей отдельно. Не думаю, чтобы для них была разница, окажутся ли они в одной вселенной с остальными элизианами.

– «Задержаться»? Вы хотите себя склонировать и послать одну версию с остальными нами?..

– Нет. Земански организовала сто человек на проверку запуска изнутри. Я там не нужен.

Мария пришла в ужас.

– Но… зачем вам оставаться? Для чего рисковать?

Повернувшись к ней, Дарэм безмятежно сказал:

– Больше я не стану себя разделять. С меня этого хватило на двадцати четырёх Землях. Я хочу одну жизнь, одну историю, одно истолкование. Даже если всему этому суждено подойти к концу.

Запущенная им программа победоносно бибикнула, и вспыхнуло сообщение.

– Есть вход, дающий возможность физического общения с одним окружением, которое выглядит вполне целостным.

– Отправьте несколько тысяч роботов, – предложила Мария, – пусть прочешут это место на признаки жизни.

Дарэм уже делал это. Он нахмурился.

– Не вышло. Но вот хотел бы я знать…

Он создал в нескольких метрах правее себя дверь, ведущую якобы в пышно украшенный коридор. Мария обеспокоенно предупредила:

– У вас семь минут. Вход неработоспособен: если уж робот не может там материализоваться…

Дарэм встал и вошёл в дверь, затем побежал. Мария смотрела ему вслед. Но ведь там, «внутри», нет особой