Он замолчал, но в его молчании подразумевалось: «Если ты меньше нашего немцев убил – невместно тебе мною командовать…»
– Хорош, – лениво бросил Анненков-Рябинин. – Где ж ты такого откопал,
– Места знать надо, – засмеялся Львов-Маркин. И, уже обращаясь к ординарцу, добавил: – Кружку тащи.
– Однако, нравы у тебя, – цокнул языком Анненков. – С нижними чинами водку пьешь, поди и кашу из одного котелка хлебаешь?
– А что, нельзя? Сам так не привык? Или, не дай бог, отвык?..
Вместо ответа есаул хмыкнул и покрутил пальцем у виска.
– Ну вот. А с таким человеком тебе водку точно пить не приходилось…
– С чего ты взял? Ты что думаешь, мы там совсем серые были? Инженеров только на картинках видели? Да я, если хочешь знать, с доктором наук однажды пил. С химиком, между прочим…
Теперь Львов уже не смеялся, а просто-таки ржал:
– Ты что, думаешь, я про себя сказал? Ха! – он чуть придвинулся и заговорщицки прошептал: – Я про унтер-офицера. Ты, между прочим, его давно знаешь…
– Я?! Да я его впервые вижу!
– Не-а! Ты его на фотографиях много раз видел. И в кино…
– Погоди-погоди, это что, Жуков, что ли?
Штабс-капитан опять заржал:
– Историю ты проходил… и прошел… мимо. Жуков – драгун. На всякий случай: Рокоссовский – тоже. А Василевский сейчас – поручик…
Анненков-Рябинин надолго задумался. Вернулся ординарец с кружкой, и Львов разлил водку уже в три емкости:
– Ну, за знакомство? Прошу любить и жаловать: Борис Владимирович, Василий Иванович…
Есаул подавился водкой:
– ЧАПАЕВ?
Унтер-офицер Чапаев удивленно вылупился на казака:
– Вашбродь, а вы меня откуда знаете?..
Несколько дней подряд новые товарищи провели вместе, обсуждая планы на будущее. То, что касалось непосредственно боевой деятельности, по обоюдному согласию взял на себя Анненков-Рябинин. Его опыт и знания в тайной войне превосходили все, что знал Львов-Маркин, в разы, а все, чем могли похвастать бойцы начала двадцатого века – на порядки.
Анненков принялся основательно гонять и казаков, и пехотинцев, лично преподавая рукопашный и ножевой бой, маскировку и скрытное перемещение, первую помощь, целевую стрельбу из всего, что стреляет. В конце обучения есаул собирался устроить совместные учения своей сотни и роты Львова, с тем, чтобы добиться максимальной слаженности взаимодействия. Кстати пришлись и два десятка ветеранов, воевавших в японскую войну и участвовавших во многих сотнях пограничных стычек на дальневосточных рубежах. Настоящие потомственные пластуны, они сначала некоторое время проверяли есаула на прочность в учебных схватках, и только лично убедившись в высоком боевом мастерстве командира, начали участвовать в обучении других казаков. Там было и скрытное перемещение, и снятие часовых, ножевой бой и многие другие премудрости, которыми, конечно, владели пластуны, но было их в казачьей среде довольно мало. Каждый двадцатый, а может, и меньше, а бывший полковник Советской Армии очень хорошо знал цену обучению личного состава. Ему нужен был настоящий инструмент для войны, а не толпа лихих парней, которые сгорят за одну атаку.
Во время первого же дня занятий произошел случай, который напомнил Анненкову-Рябинину, что заниматься необходимо не только физической подготовкой, но и душевным здоровьем нарождающихся штурмовых войск специального назначения.
После того, как неуемный есаул скомандовал: «Вольно! Разойдись! Можно курить и оправиться!», казаки и пехотинцы мгновенно разделились на две группы. В принципе, это было естественно: своих уже знают, а к вновь прибывшим надо приглядеться, да и не на тренировке, а в реальном деле. Казаки уселись в кружок, вытащили кисеты и принялись сворачивать самокрутки и набивать трубочки, искоса поглядывая на запаленно дышащую «махру», занявшуюся тем же. Впрочем, ради справедливости, надо отметить, что казаки выглядели не лучше и дышали ничуть не тише «серых шинелей»: есаул гонял и тех, и других совершенно одинаково, а пехотинцы из роты Львова не были ни новичками, ни неумехами…
– Закоптила, закоптила «махра», – высказался кто-то в кругу казаков.
