простого, вроде топорика либо дубинки.

Про московские подземелья ходило много слухов, справедливых и нет – в основном это были досужие фантазии, выдуманные любителями приврать или сочинить красивую историю. Но не все слухи были враньем. Совсем даже не все.

Еще час человек без имени шел по переходам, сворачивал в боковые тоннели, казалось, он знает, куда идет, но это было не так. Он шел, надеясь найти нору – сухую нору, – в которой можно отлежаться.

И тогда ему все-таки повезло, впервые за эти дни. Каким-то чудом он вышел в подвал, замурованный, недоступный с поверхности земли – раньше здесь были какие-то склады, принадлежавшие заводу по розливу вин, потом вход в склады замуровали, чтобы в них не лазили дети и не скрывались вражеские диверсанты, а через некоторое время про них просто забыли на много десятков лет. Так бывает. В жизни много всякого раздолбайства, потому удивительного в этом не было ничего.

Человек без имени прошел по складским помещениям, которые находились гораздо выше уровня тоннелей, в одном из них, пыльном, забросанном остатками мебели и ящиками, нашел забытый ящик с каким-то ветхим тряпьем, по виду похожим на груду ветоши для вытирания рук и обтирки двигателей, зарылся в нее, накрывшись с головой, и тут же принялся чавкать, засовывая в глотку еду из контейнера. Окровавленные, грязные пальцы с механичностью автомата засовывали пищу в рот, челюсть исправно двигалась вверх-вниз, перемалывая «строительный материал», желудок урчал, получая очередную порцию еды, от одного вида которой обычного человека тошнило бы не меньше суток. Но человек ел и наслаждался каждым съеденным кусочком, чувствуя, как организм с восторгом принимает то, без чего он умрет за считаные часы. Для восстановления нужна энергия, и взять ее можно только из еды.

Проглотив содержимое контейнера, человек без имени отбросил пустую емкость и тут же провалился в сон – глухой, тяжелый, черный, как окружающая его Темнота. Он не видел снов. Ему было тепло и хорошо. Гораздо лучше, чем тогда, когда он очнулся на столе прозектора с торчащим из живота скальпелем.

Сколько часов или дней прошло, он не знал. Один? Два? Семь? Столько, насколько хватило еды и одинокой бутылки пива, выдохнувшегося, противного, но полезного – жидкость, без жидкости никак. Он ел, пил, потом спал – сколько мог. Организм восстанавливался – как мог. Раны, которые человек получил перед встречей с полицейскими, и те две раны, что нанес ему патрульный, уже зажили, оставив после себя звездчатые вмятины, пятна.

Пули, которые остались в теле, зарубцевались, затянутые в кокон плоти, остальные вышли из ран, вывалившись на пол, будто гнилые зубы из больного рта.

Организм экономил силы, можно было бы выбросить все инородные тела, но он не стал этого делать. Оставшиеся в теле пули не мешали выживанию, потому не стоило тратить на них свои силы. Одна застряла в легком – пусть себе там и торчит, до поры до времени. Другая зависла в кишечнике и тоже была забыта. Все пули из мышц были выброшены, как вредоносные, мешающие выживанию – существо, вся жизнь которого зависит от того, как работают его мышцы, не может себе позволить плохую работу хоть какого-нибудь, даже самого на первый взгляд второстепенного мускула. Чтобы добыть пищу, организм обязан поддерживать максимальный уровень готовности к схватке или бегу. Это ПРАВИЛЬНО.

С мозгом все было гораздо, гораздо хуже. Клетки мозга восстанавливались очень медленно, особенно лобные доли, отвечающие за личность хозяина.

Личности как таковой не было. Вместо нее – неопределенное, безликое существо, руководствующееся инстинктами. Желающее выжить.

То, что человек выжил после такого ранения, тоже было чудом – пуля разрушила часть мозга, вырвав кусок черепной коробки, после такого попадания не смог бы выжить никто и ни в каком из миров. Даже если бы рядом оказался могучий маг-лекарь, способный лечить практически любую болезнь.

Участок мозга, отвечающий за магию, частично уцелел и автоматически поддерживал тонкую нить контакта с Океаном Силы, только потому способность к регенерации сохранилась – не на том уровне, что раньше, но… сохранилась. Ткани тела восстанавливались феноменально быстро. И перестраивались.

Человек лежал в куче тряпья, пребывая в состоянии, подобном трансу, и не знал, что наверху, на поверхности земли кипят страсти, сравнимые по своему накалу с ураганом – его искали. Искали везде, где могли. Искали все – от друзей до врагов. Его объявили во всероссийский розыск, разослали фоторобот с приметами – «Опасный террорист, напавший на работников правоохранительных органов…»

Ему все было безразлично. Он не помнил ни друзей, ни врагов. Один, во всем мире один. Чистый лист бумаги, животное, копия человека, некогда именовавшегося Сергар Семиг.