– Испугалась! – повторила Лиза. – У меня так бывает иногда. Накатывает ужас, и ничего не могу с этим поделать. Просто цепенею от ужаса!

– Сегодня тоже оцепенели?

– Ну да! То есть нет! Я ему этого не показала, но внутри…

– То есть вы, Елизавета Аркадиевна, цепенеете только внутри себя, но поведение продолжаете контролировать?

– Пожалуй, что так, – согласилась Лиза.

– А если в бою, или вот как сегодня ночью?

– Ну, – пожала она плечами, – вы же понимаете Леонтий Микитович, в бою не до того! Зажимаешься и идешь дальше.

– Понимаю, – кивнул Тюрдеев. – Но и вы, верно, знаете, что бесстрашных людей в природе не существует. Их эволюция, как полагает господин Дарвин, извела под корень за ненадобностью. Только законченный псих ничего не боится. Страх естественная реакция здорового организма на опасности и неизвестность, обратная сторона инстинкта самосохранения. Стыдиться здесь нечего. Напротив, то, что вы мне сейчас описали, Елизавета Аркадиевна, называется мужеством. Способность превозмогать свой страх – это и есть мужество!

– А способность получать от этого удовольствие называется мазохизмом?

– А вы получаете? – живо заинтересовался лекарь.

– Не совсем, – смутилась Лиза. – Не так, не от этого. Но риск, опасность, угроза… Я… я буквально наслаждаюсь ими! Потом, может быть, и струшу. Истерика может случиться. Но это потом. А в бою, между жизнью и смертью, в кризис – чистое наслаждение. И отходняк потом, как после дури, но все равно хочется еще!

– Но вы же истребитель, что в этом необычного?

– Да, я Райту так и сказала, но…

– Расскажите мне, что и как случилось ночью, – предложил лекарь. – Только откровенно и всю правду! Рассказанное врачу равносильно тайне исповеди, знаете ли.

– Знаю! – вспомнила Лиза слова Райта о врачебной тайне.

«Рассказать? Всё? Почему бы и нет? Что за тайны мадридского двора?!»

– Глупая история, если разобраться! – сказала она вслух. – Ребячество чистой воды, спонтанность подростковая… То да се…

И она стала рассказывать Тюрдееву, что и как происходило с ней и вокруг нее этой ночью. Про свои чувства и впечатления. Про страх и восторг, и про холодную решимость. И про две остановки времени рассказала тоже.

– Елизавета Аркадиевна, – спросил Тюрдеев, когда Лиза закончила свой рассказ, – а кем вы были там?

– Где, простите? – не поняла Лиза.

– Не знаю, право, – чуть улыбнулся лекарь, но Лизе отчего-то показалось, что ему совсем не до смеха. – Не знаю. Откуда же мне знать? Но думаю, это не ад и не рай, как мы их себе воображаем. Полагаю, это мир… Другой мир… Он должен быть похож на наш, я прав?

«Мир? Мой мир? Серьезно?!»

– Не знаю, о чем вы говорите, Леонтий Микитович! – сказала она вслух, спокойно, но решительно, можно сказать, недвусмысленно, выражая свою мысль. – Я, разумеется, «больная на всю голову», как говорили курсанты у нас в Академии, но галлюцинаций не вижу и голосов не слышу. И выходцем из иного мира себя не считаю. С того света, может быть, – это уж как теологи с врачами договорятся, – но не более того.

– Значит, не скажете, – кивнул Тюрдеев. Он явно не поверил Лизе, но настаивать, как видно, не хотел. – Так тому и быть!

«Так тому и быть? Серьезно? И это все, что ты готов мне сказать, задав такой вопрос?»

– О чем вы спросили на самом деле? – спросила она, борясь с подступившей к сердцу паникой. – Вы, в самом деле, думаете, что меня эльвы подменили? Так вы же видели, Леонтий Микитович, бычьего хвоста у меня на заднице нет!

– О чем я спросил? – Тюрдеев не смутился, но, казалось, задумался. – Так сразу и не объяснишь. Но извольте! Я попытаюсь объясниться, но начать мне придется издалека. Готовы слушать?

«А может быть, правильнее уйти? Но с другой стороны… Он что-то знает? Откуда? Как? Что, вообще, он может знать?»

– Рассказ длинный?

– Не на пять минут.

– Тогда несите сюда бутылку, а то замучаетесь ходить да подливать.