Неторопливо расстегивает крючки лифчика – и столь же небрежным жестом убирает с моей спины его бретельки.

– Что ж, – заявляет он затем с холодным равнодушием. – Значит, буду повторять, пока не запомнишь, – и ремень с глухим свистом опускается на мою спину. – Ты будешь меня слушаться!

– Нет! – вновь кричу я в ответ на его удары. – Нет! Не буду! Никогда! Нет! Нет!

Боль опять обжигает и сводит с ума, стремясь вновь превратить меня в безумную загнанную зверушку. Сознание снова стремится погаснуть. Не страшно. Уже не страшно. Пусть боль. Боль, боль, боль, я умру в этой боли! Но никогда! Никогда! Нет! Нет! Нет! И вновь срываюсь в дикий безумный крик и, проваливаясь в абсолютную, непроглядную тьму, уже не помню, ни кто я, ни о чем кричу.

Они отвязали меня утром. Только утром. Он бросил меня там – истерзанную в кровь, потерявшую сознание, на коленях перед собственной постелью – и ушел, запретив родителям даже заглядывать ко мне до утра. И они не заглядывали.

Лишь утром они осмелились зайти в мою комнату. И найдя меня – в полубреду, в полузабытьи, отвязав, положили на кровать. Избавили от остатков одежды, попытались стереть запекшуюся кровь. Но спина, как и ягодицы, были одной сплошной раной, и любое прикосновение вызывало жгучую боль, и я вновь начинала кричать, так и не приходя в сознание, и они отступали.

Дальше помню урывками. Помню, плакала мама. Что-то пыталась мне говорить, но слова пролетали мимо серыми безголосыми птицами. Помню отца – безмолвной тенью, где-то на краю света и мрака. Помню манящую тьму, в которую я все погружаюсь, а мне не дают, вновь зачем-то касаясь моей спины, ее дергает и жжет, и я снова кричу (или шепчу): нет, нет! Ласковую прохладу (наверно, это положили лекарство), от которой боль отступает, а приходит спокойный сон.

В себя я пришла не скоро. Когда-то потом. За окном светило солнышко, на спине лежало что-то влажное и прохладное, видимо, мама сделала компресс, и потому боли я почти не ощущала. Вот только очень хотелось пить.

В ответ на мое невнятное бормотание на эту тему, в поле моего зрения появилась рука. Со стаканом чистой воды. Не мамина, отметила я, но стакан взяла. Меня обхватили за плечи и помогли приподняться. Я сделала несколько глотков, и в голове прояснилось. И я почувствовала, кто держит меня за плечи. Пальцы мгновенно заледенели, и стакан выпал, расплескав недопитую воду частично на кровать, частично на пол.

Он спокойно опустил меня обратно на подушку, затем так же спокойно наклонился за стаканом. Рукава светлой рубахи закатаны по локти, пара верхних пуговиц расстегнута. Серые костюмные брюки, вон и пиджак от них висит аккуратненько на спинке моего стула. И галстук сверху брошен. Волосы, свободно метавшиеся вокруг перекошенного злобой лица, теперь собраны за спиной в строгий вампирский хвост. И лицо такое. Благостное. Доктор у постели больного, не иначе.

– Что, получаешь удовольствие, любуясь содеянным? – горько прошептала я, глотая подступившие к горлу слезы. – Ты просто садист, я всегда это знала. Причиняешь боль и наслаждаешься результатом! Что, теперь на жалость пробило? Какая трогательная забота.

– Истерику заканчивай, бедная овечка. – Голос вампира был спокоен, даже чуть насмешлив. – И не льсти себе. Мне тебя не жаль. Ты получила ровно то, что заслуживала.

– Что же ты тогда здесь делаешь? И где мама? Мне что, без тебя стакан воды подать некому?

– Мама на работе. Как и папа. Стакан воды ты могла бы взять и сама, не настолько уж ты умираешь. А я – так, просто мимо проходил.

– Мимо – это по улице!

– Мимо – это там, где мне показалось удобнее. Спину твою лечу, чтоб хоть на следующий экзамен встать смогла.

– Как на следующий, а… какой сегодня день?

– Вторник.

– Но в понедельник же… химия, а я…

– А ты ее сдала.

– Как сдала? – растерялась я. – Не помню.

– Главное, что они помнят.

– Ты что же, – ужаснулась я, – вот ради того только… лезешь им в мозг, перекраиваешь воспоминания…

– Как все сложно в твоем воспаленном воображении! – откровенно ухмыльнулся вампир. – Я, Лариса, обычно прошу. Спокойно и вежливо. При общении с нормальными людьми этого хватает. Тебе поставили «отлично» автоматом за хорошую работу в течение семестра. С зачеткой сама потом подойдешь, тебе проставят. А в ведомости стоит.

– Ты ждешь, что я скажу тебе спасибо?