в личное дело. А исключают, как он мне тогда сказал, после третьего. Но любому из двух оскорбленных мной вампиров достаточно только намекнуть, и третьего ждать никто не станет. Они и так уже не особо собирались…

И главное, чего я на них так взъелась? Анхен… а впрочем, уже, наверно, светлейший Анхенаридит, всегда относился ко мне хорошо, пытался как-то помогать, поддерживать. Правда, в своей вампирской манере, и его поддержка всегда приносила мне еще и боль, но он же вампир, он не может измениться, он не в состоянии думать, как человек, действовать, как человек, чего он никогда и не скрывал. Напротив, еще пытался быть со мной искренним. А я… еще и радовалась ходила целый день, что сумела причинить ему боль. Ну вампир он, ну не может он не убивать, не жаждать, а когда живешь среди постоянных смертей тех, с кем еще вчера беседовал о поэзии или квантовой физике, наверно, и мир видится несколько иным.

Да вот, собственно, тот же Тема или дружки его как спросят что-нибудь из серии «а вы трупы резали?», так я смотрю на них с легким недоумением и брезгливостью, дескать, ну что за придурки, а они на меня примерно с теми же эмоциями. Нет, говорю, пока перебираем то, что другие для нас нарезали. «Как перебираете, вот прям руками?» Нет, блин, пинцетом. Хотя если очень спешишь, то можно и руками. И снова я смотрю на них, как на идиотов, а они на меня, как на извращенку.

Вот, наверно, и вампиры на людей смотрят так же. Да, трупы, да, делаем. Жить без этого не могём. Кого можем – спасаем, кого не удается – убираем с глаз долой. Вы вон, своих животных тоже на убой выращиваете. Да и, собственно, заповедники у вас тоже есть. И больных и безумных вы там тоже, того…

Вырвавшись из мира грез, обнаружила себя свернувшейся в клубочек на кровати и сжимающей в руках его заколку. И когда я ее снять-то успела? Вот если бы вновь оказаться там, на заснеженной крыше. В тот миг, когда он мне ее дарил. И промолчать. Вот просто промолчать на все то, что мне так в нем не нравится. Да бездна с ней, с Аллой, с убийствами, с б…равыми его подвигами на окололюбовном фронте. Просто промолчать. И посидеть с ним еще чуть-чуть. И может быть, он бы даже снова меня поцеловал. Вот теми самыми губами, которыми он кого только и в какие только места не… Да в бездну! В конце концов, он вампир, ему восемьсот с лишним лет, и если переживать из-за всех, кого он за всю свою жизнь приласкать успел… И какая, собственно, разница, умерли они уже давно, или живут совсем рядом, или вовсе еще не родились. В конце концов, на крыше он сидел именно со мной. И заколку свою, дорогую и некогда очень значимую, он подарил тоже именно мне. Что-то я для него да значу все-таки. Или значила. А если не простит? Что тогда? Нет, что из университета вылечу, это понятно. Но вот как я буду дальше жить? Если совсем без него?

Пройдет? Я каждый раз уговариваю себя, что пройдет. Да вот только поверить в это каждый раз все труднее…

Так, надо все же взять себя в руки и хоть атлас полистать. Все ж таки экзамен послезавтра. Это только у школьников в Новый год каникулы. У нас каникулы будут позже.

Экзамен я сдала на пять. Вот ту самую страшную анатомию, которой нас пугали до заикания весь семестр. Да можно ее выучить. Если действительно все четыре месяца учить, а не на рояле музицировать. Сдавала одной из первых, и потому на выходе была просто атакована толпой взволнованных одногруппников:

– Ну как, что?

– Пять, – слегка пожала я плечами, словно удивляясь, а что еще-то могло быть? Хотя, конечно, красовалась. На самом деле рада была невероятно: все же первый экзамен, первая пятерка. Да еще добрые люди со старших курсов уже нашептали, что на экзамене по гистологии, что начнется у нас со второго семестра, оценку никогда не ставят выше, чем за анатомию. Вот стоит у тебя по анатомии четыре, и хоть ты как отвечай, а выше четверки не светит. А вот если пять стоит, то даже если слегка облажался, все равно пять выведут. Логика, конечно, была. Что толку изучать ткани, если не знаешь, где их, собственно, искать. Но и обидного было не меньше: вот попадется тебе единственный билет, который ты знаешь не особо, и вовек уже не отмыться, что ты не верблюд.

Мне вот, собственно, еще по биологии от трояков коллоквиумных отмываться. Да в бездну! Я ее на пять знаю? Знаю. А уж что она там себе о моих знаниях возомнила – это ее необъективность, не более. Прав был Анхен… Анхен, Анхен, Анхен… Я вот еще могу думать хоть о чем-то, а не о нем?

Вечером собралась с духом и позвонила наконец Петьке. Надо ж поблагодарить, что перед матерью выгородил.

– Ну спасибо, что хоть телефон вспомнила, – усмехнулся в трубку Петерс, – а то вру я твоей маменьке, а сам не знаю, может, твой бездыханный труп уже где-то в переулке остывает.

– Не, Петька, мой бездыханный труп еще побродит тут меж вами до конца недели, а там может и впрямь куда остывать положат.

– Это ж откуда столько оптимизма? Ты что, из-за экзаменов так психуешь? Плюнь, они того не стоят. Все сдавали, и мы сдадим! Прорвемся, мать, не дрейфь!

– Петька, а позови меня в гости, – неожиданно для себя самой попросила я. – Вот прям сейчас, можно?

– С Артемом? – сладко поинтересовался закадычный друг моего детства.