Тебе всего восемнадцать лет, и, пока ты живешь с нами, ты обязана являться домой вовремя! Или хотя бы предупреждать, что задерживаешься!

– А также с кем задерживаешься и где? – усмехнулась я. Вот уж что тут кого-то совершенно не касается…

– Да! И я не вижу в этом ничего смешного! Должна же я знать, где мне тебя разыскивать, если что случится!

– Знать и разыскивать – это очень разные вещи, знаешь ли. Дай я пройду. Мне надо переодеться, я есть хочу. Если тебе так уж надо с кем-то поругаться – ругайся с папой, там наверняка тоже найдется к чему придраться. А я, в отличие от него, терпеть тебя не подписывалась!

Наверное, я была не права, не знаю. Может, мне надо было найти другие слова, за все извиниться, всех успокоить, всего пообещать… Но я была такой усталой, такой измотанной приключениями этого бесконечного дня. Мне хотелось простых вещей: поесть, выспаться, ощутить тепло и уют родного дома, а вместо этого на меня с ходу набрасываются, как на главную преступницу этого столетия… В общем, я не чувствовала раскаяния. До сих пор не чувствую.

Мама что-то кричала. Что-то о том, что я живу на ее деньги и на ужин пока не зарабатываю. А раз я смею так с ней разговаривать, то могу и близко к кухне не подходить – там нет ничего моего, а она со мной и крошкой хлеба не поделится, пусть я хоть сдохну от голода.

А я смотрела на нее и вспоминала, как она толкала меня прямо в руки вампира, глядя на него безумными, преданными глазами. Она была не виновата, я знала это. Но это ничего не меняло. Она предала меня в тот день. И какие-то мои чувства к ней умерли, и я ничего не могла с этим поделать. Она не смогла меня защитить. И никогда не сможет. Так зачем тогда тут орать и размахивать руками, словно от нее хоть что-то зависит?

– Знаешь, – устало сказала я ей, – у меня сегодня было столько весьма экзотических возможностей сдохнуть, что я и помыслить не могла, что придется буднично сдохнуть в собственном доме от голода.

Сдернула шарф, которым до того еще пыталась как-то прикрыть порванную блузку, бросила его на вешалку и попыталась пройти мимо нее в комнату.

– Лариса! – нашелся новый повод для воплей. – Что у тебя с кофтой? Как я должна это понимать?

– Она порвана. И мне все равно, кому и что ты должна. Ты дашь мне пройти или мне на лестницу пойти прилечь, там мне по- любому быстрее «скорую» вызовут?

– Какую «скорую», зачем? Лариса, что происходит?

– Я уже сказала, что происходит. Я устала, я с утра только чашку чая выпила, я от голода уже сознание теряю. Я три часа не могла до второго этажа добраться, боялась с лестницы упасть, у меня в глазах все плывет. Но это же ерунда! Тебе ж обидно, что ты не в курсе, с кем и где я целуюсь! И из-за своего неудовлетворенного праздного любопытства ты готова меня уморить, всего лишить и за все наказать! Да если б ты только представить могла, как я тебя сейчас ненавижу!

К такому она оказалась не готова и наконец дала мне пройти. Папа едва ли уже спал, просто явно решил не вмешиваться и тихонько отсидеться в спальне. Тоже весьма удобная позиция, можно всегда оставаться хорошим, сваливая все выяснения отношений на жену. Но сейчас я была ему за это благодарна. Еще одного сеанса воспитания я бы точно не вынесла.

А ночью я задыхалась от собственного крика. Все кричала, кричала, не в силах остановиться и вздохнуть, потому что мы падали, так безудержно, неостановимо падали в Бездну, вглубь, за огни. Они мелькали перед глазами, красные, желтые, а я кричала, умоляя его остановиться. Но он не хотел. Или не мог. И мы все падали, падали, падали…

Меня трясли за плечи, пытаясь добудиться, и мать и отец склоняли надо мной встревоженные лица.

– Мы падаем, падаем, – твердила я им, плохо отличая сон от яви и вновь погружаясь в забытье.

За завтраком все сидели хмурые, не выспавшиеся. Мама, позабыв все, что мы с ней наговорили друг другу накануне, поминутно щупала мне лобик и предлагала пропустить денек занятий.

– Мам, отстань, я не могу, у меня сессия скоро.

– Не может она, Лида, дружок ее там поджидает, куда она без него, – неожиданно поделился своим виденьем событий папа.

– Папа, какой дружок, ты вообще о чем?

– Да я о том, что кто-то пришел домой, шатаясь от потери крови, а потом всю ночь орал: «Анхен, Анхен!»

– Неправда! – Я почувствовала, что краснею.

– Что неправда?

– Он не пил моей крови!

– Нет? Или тебе так кажется? Одежду на тебе кто порвал? Скажешь, не он?