нибудь, что он сделал с тем, что узнал. Ее… осудили?

Ему это важно. Бездна их всех забери, лет двадцать же прошло, как минимум, а ему это важно! Он за нее боится! Не за меня. Не за себя. За нее…

– Ее не осудили. – Я поняла, что знаю ответ. Мне не говорили, но я знаю. – И не осудят. Он промолчит.

– Что? Ты же сказала, что он не говорил про нее? – Папе очень хотелось поверить, но он не мог. Слишком боялся. За нее.

– У них там сейчас… один проект подвешен, – в подробности вдаваться не хотелось. – И я для этого проекта – аргумент «против». А ему нужны аргументы «за». Поэтому он промолчит. Про меня. И про нее.

– Спасибо. – Папа вздохнул.

– Обращайся. Так ты не ответил.

– На что?

– На вопрос. Она тебя любила? Ты вообще веришь, что вампир может любить человека?

– Я это знаю, дочка.

– Знаешь что? По-твоему, выпить человека до смерти – это любовь? Как вон Лизка тогда сказала: высшая форма любви для вампира – смерть?

– Дура она, твоя Лизка, – вдруг бросил в сердцах отец. – Дурой жила, дурой померла. Ну, хоть счастливой. Выпить человека до смерти – это не любовь, это жажда вперемешку с похотью. А высшая форма любви для вампира – вот просто, чтоб ты знала и не путала, – это жизнь. Жизнь, подаренная тому, чьей крови ты жаждешь так, что сводит челюсти. Тому, кого ты хотел бы видеть рядом с собой до последнего его дня, но отпустил. Прогнал, потому что знаешь, что от постоянного нахождения в твоей ауре его мозг сгорит. И да, она любила меня! Не потому, что спасла, нарушая закон своего народа. Вернее, не только потому. А потому, что сумела отпустить. Несмотря на жажду. Наплевав на желания. Любила, потому что подарила мне жизнь, отказав себе в блаженстве, которое она испытала бы, вкусив мою смерть! И иди уже, готовься к экзаменам, а то ужина у нас сегодня точно не будет.

Он вернулся к плите, весьма раздраженный, всей своей спиной демонстрируя, что не желает больше со мной общаться. Но он меня не убедил. Все равно не убедил.

– Ты прости, папа. Только, может, проще все. Надоел ты ей хуже пареной репы, вот и прогнала.

– Тебя там не было, Ларис, – спокойно ответил папа. – А я не собираюсь обсуждать с тобой интимные подробности, чтобы что-то доказывать. Мне достаточно того, что я знаю. Нет, я ей не надоел. Да, любила. И – иди уже. Иначе мясом будешь заниматься сама.

Ушла. Вот только готовиться к экзаменам была не в состоянии. Упала лицом в подушки. Значит – бывает. У кого-то – все-таки бывает. А мне – только боль. Только боль…

Я не хотела об этом думать. Я не могла об этом думать. Этого не было. Ничего такого со мной не было. Не происходило. Никаких вампиров в черном. Никогда. Никогда. Никогда.

Мама разбудила меня к ужину. Но есть уже не хотелось. Ничего уже не хотелось. От папиных откровений стало только хуже. Много хуже. Они там, значит, развлекались, а меня теперь – ремнем по заднице? У них там любовь, а у меня из-за этого – полубезумный вампир с садистскими замашками и невнятными резонами? И он еще мне рассказывает, что принца Дракоса не существует! Да вот своими глазами на днях в собственной гостиной видела!

– Мама! Ты прости меня, мама, я виновата! Я не хотела, чтобы вас из-за меня… так… Что он вам сделал? Напугал? Обидел? Что?!

– Да ничего, дочка. – Мама присела ко мне на кровать. – Так, постыдил, что ребенка неправильно воспитываем. Что ты у нас до восемнадцати лет доросла, а не знаешь, как вести себя правильно. Что с людьми, что с вампирами… Стыдно было до безумия. Как же так, я ж тебя всегда учила… а ты вот… так…

– Мама, что значит постыдил, да на вас обоих лица не было! Что он сделал?

– Ничего. Говорю ж – было стыдно перед ним. И страшно. Нет, он ничем не угрожал, ни словом. Просто страшно. Я раньше и подумать не могла, что находиться рядом с вампиром – настолько страшно. Я и близко-то их раньше не видела никогда, если честно. Но те, кто видел, – они совсем другое рассказывали. Говорили – обожание чувствуешь, восторг. Желание, чтоб он всегда был рядом, взглянул хоть раз, хоть слово бы тебе обронил… А я только ужас чувствовала. И мечтала, чтоб он больше не смотрел на меня, не говорил со мной, ушел. Может, это я такая неправильная? Может, это из-за меня ты…

– Нет, мама, что ты! Не из-за тебя. Ты правильная. Это он… Он вломился в наш дом в состоянии глухого безумия, перепугал вас… он же это специально! Специально! В его ауре обычно и ощущаешь – вот то, что тебе говорили. Но в тот день у него аура была другая. Совсем другая. А он еще давил. Давил ею, усиливал.