Я так и сделала.
Во вторник вечером я бесцельно слонялась по дому. На душе у меня было так же пасмурно, как на улице, где слышались отдаленные раскаты грома. Солнце давным-давно скрылось. По телевизору сказали, что в ближайшие два дня ожидаются сильные грозы. Вот и прекрасно.
Я смотрела сквозь стеклянные балконные двери, как дождь барабанит по половицам, и считала секунды между вспышкой молнии и ударом грома. Двадцать секунд. Эдриан научил меня еще в детстве считать секунды между молнией и громом, чтобы определить, как далеко отсюда бушует гроза. Наверно, это был не самый точный способ определить, где именно разразилось ненастье, но я пользовалась им по сей день.
Вот только Эдриан не научил меня, что делать с этими секундами.
Никогда не знала, что с ними делать.
Прижавшись лбом к холодному стеклу, я осознала, что, как ни странно, боюсь вовсе не за себя. Да, быть может, завтра я погибну, но клокотавший в душе страх был никак не связан с моей участью. Мы жили с мыслью о смерти и знали, что это ждет каждого из нас. Нас учили не бояться неизбежного, но не учили тому, как жить дальше после смерти тех, кто был с нами. У меня горчило во рту от страха за тех, кому, быть может, не суждено пережить завтрашний вечер.
За Вэл, даже за Майлза с Дэвидом, за Рена.
Я боялась
Я услышала за гулом телевизора, как открылась дверь комнаты Диня, и обернулась. Динь на кухне что-то себе готовил – то ли мясо с картошкой, то ли что-то еще. Наверно, так, как мы с ним сейчас, живут супруги во время развода. Чертовски неловко.
Взгляд мой упал на телефон, стоявший на деревянном комоде. К страху примешивалась горечь. Если завтра мне суждено умереть, неужели я погибну без сожаления? Нет. Меня охватило раскаяние: зачем я вообще все это затеяла? Я совершала серьезные ошибки, за которые другим приходилось расплачиваться кровью, этого уже не исправить, но я горько жалела, что оттолкнула Рена. На меня давило чувство вины.
Шлепая босыми ногами по половицам, я медленно подошла к комоду, протянула руку к телефону, и у меня екнуло сердце. Ну позвоню я ему и что скажу? Что сделаю? Признаюсь, что действительно струсила, потому что в каком-то смысле так и было. Я настолько боялась подпустить кого-то ближе, что отгородилась от всех. Рен прав. Я всех отталкиваю, и только Вэл и Джо Энн каким-то чудом удалось найти ко мне подход.
Возле телефона лежал учебник по статистике. Как же я ее ненавидела. Я смотрела на книгу, и на меня вдруг снизошло озарение, врезалось мне в сознание, точно фургончик с мороженым, за которым в разгар лета бегут перегревшиеся на солнце дети.
Я хотела от жизни большего, нежели служить Ордену. Я учила предмет, который терпеть не могла, чтобы получить специальность, которая могла мне пригодиться в Ордене.
Я хотела большего.
Но при этом, как доходило до дела, я не позволяла себе получить больше. По крайней мере, если речь шла о самых ценных вещах, которые невозможно измерить: дружбе без преград, человеческом общении. Страсти. Любви.
Загремел гром, и я подскочила. Тут и без счета было ясно, что гроза приближается. Я присела на край дивана, взяла пульт и выключила телевизор. Снова посмотрела на телефон и поджала губы.
Могу ли я победить страх потерять Рена, чтобы хотя бы узнать его получше?
Вот только не уверена, что он этого захочет. Я ведь дважды от него сбежала. Я убрала волосы за уши, откинулась на подушки и вздохнула. Какая же я дура. Как я могла так…
В дверь постучали. Я вздрогнула и выпрямилась. У меня душа ушла в пятки. Я подождала, и стук раздался снова. Я вскочила с дивана, подбежала к двери, привстала на цыпочки и посмотрела в глазок.
– Господи, – прошептала я.
Было темно, но я узнала профиль Рена. Он стоял боком ко мне, запрокинув голову, и, кажется, с закрытыми глазами. Рен здесь. Это действительно он. Я не верила своим глазам.
Я стояла, опираясь ладонями на дверь, и с открытым ртом глазела на него, как идиотка.
Я оглянулась, чтобы убедиться, что дверь в комнату Диня закрыта. И открыла дверь, надеясь, что Динь так и будет сидеть у
