добыть. Да и сам Эрнест говорил, что места опасные, а время неподходящее. И, закрывая глаза, Игнат взывал к мертвой подруге: «С какими испытаниями меня еще судьба столкнет? Подай хоть знак, что не зря это…»

Но Званка молчала, да и разговор вскоре поутих. Так, в молчании, они достигли развилки, и грузовик затормозил.

– Ну, с Богом! – сказал Эрнест.

И трижды суеверно сплюнул через плечо. Геологи вразнобой начали желать охотникам хорошей добычи.

– Надеюсь, еще увидимся, – черноусый пожал руку сначала Эрнесту, потом Игнату. – Коли нужда придет, выходите на это место через недельку. Как раз наши коллеги обратно поедут, вас подберут.

На этом и распрощались. Грузовик дернулся, обдал Игната выхлопом и снежной пылью. Подождав, пока геологи скроются за поворотом, Игнат спросил:

– А что это такое – Паучьи ворота?

Эрнест, с пыхтением закрепляющий на пимах лыжи, весело глянул на Игната снизу вверх.

– Запомнил, значит? – и ухмыльнулся. – Это ты сам должен увидеть. Поэтому поторопись, нам до сумерек половину пути пройти надо, а еще место выбрать для бивака.

– А хищники тут есть? – спросил Игнат и, сощурив глаза, всмотрелся в угрюмую таежную чащу.

– Всего хватает, – туманно ответил Эрнест. – Боишься?

– Не боюсь, – спокойно ответил Игнат. – Встречался уже.

Эрнест промолчал, но с уважением поглядел на юношу.

Солнце перевалило через наивысшую точку и, багровея, покатилось на запад, пока не застряло в сосновых ветках. Там его и накрыло облачной подушкой, и свет померк. Красные отблески закатного солнца, разлитые по оставленным Эрнестом следам, напомнили Игнату о собственной, пролитой в солоньском лесу крови. Потом пришла память о Марьяне, и сердце кольнуло виной. Ведь вытащила она его, раненого, из дремучего леса, подлатала, отпоила отварами. Обнимала доверчиво и сладко, шепча на ухо нежные признанья. Где теперь его берегиня? Унеслась на родину, к звенящей весне, к новорожденному солнцу. Его же путь – во тьму и холод, и мертвое потянулось к мертвому, а измученная душа запросила покоя. За этим и шел Игнат. И близким казался конец его пути.

– Стой, – сказал Эрнест и остановился сам. – Привал делать будем.

– Долго ли до ворот? – спросил Игнат, оглядываясь. Все тот же угрюмый пейзаж: сосны и кедры высились неприступным частоколом, безликие, молчаливые, неживые.

– Не дойдем до них засветло, – ответил Эрнест, который уже отстегнул лыжи и принялся скидывать рюкзак и чехол с палаткой. – Переночуем да с утра двинем. Немного осталось.

– А у ворот нельзя переночевать? – спросил Игнат.

Эрнест хмыкнул и качнул головой.

– Отчего же. Да только не понравится тебе тамошняя ночевка. Лучше один раз в спокойном месте обождать. Сам увидишь.

Игнат перечить не стал, а принялся собирать алюминиевые дуги, предназначенные для крепления палатки. Зафиксировав концы дуг завязками и натянув тент, Игнат побрел собирать подходящие поленья для костра. Тем временем на лес упала и стала уплотняться тьма и принесла с собой холод и тишину. В последний раз отбарабанил отходную ко сну дятел, затем где-то далеко-далеко раздался заунывный плач, переходящий в тоскливый вой и оборвавшийся всхлипом на высокой ноте.

«Волки?» – подумал Игнат, и в груди сейчас же похолодело.

Спешно подобрав поленья, он вернулся в лагерь, где Эрнест окончательно разбил и закрепил палатку, а теперь прихлебывал что-то из алюминиевой фляги.

– На вот, согрейся.

Он протянул флягу Игнату, и в свете занявшегося костра показалось, что голова Эрнеста тоже осветилась огненным сполохом.

– Где взял? – насупился Игнат.

Эрнест усмехнулся.

– Не бойся, не отравлено. Геологи на прощанье подарили, чтобы ночью не замерзнуть. Пей смело!

– Будет с меня, – качнул головой Игнат. – Да и тебе бы не следовало.

Эрнест засмеялся и сделал очередной глоток. Игнат отвернулся и принялся густо намазывать на хлеб тушенку. Передав Эрнесту бутерброд, он сказал:

– Почудилось мне, что волки где-то воют. Ты не слыхал?

– Нет, – мотнул головой Эрнест. – Да не бойся, будем по очереди спать. У огня и с ружьем не страшно. – Он ласково похлопал по деревянному прикладу. – Хочешь, я первым покараулю?

Игнат не стал спорить. Молча кивнул, доел бутерброд и полез в палатку на разложенные одеяла.

От усталости прошедшего дня Игнат быстро уснул под мерное потрескивание сырых поленьев. Но проспать ему довелось недолго. Сначала повеяло из-под полога стужей, мертвой ладонью взъерошило Игнатовы кудри. Он вздохнул во сне, заворочался, но не проснулся, только глубже зарылся в спальник. Тогда кто-то вздохнул над ухом – раз, другой. Дунул на лоб, и на Игната повеяло запахом перегноя.

– Игнаш-ш…

Он вздрогнул, заморгал ресницами, приоткрыл склеенные сном веки. Полог палатки оказался приподнят, и сквозь него пробивались рыжеватые отблески костра. Игнат зевнул, потер глаза и пробормотал хрипло: