– Не собьемся снова-то?

Витольд покачал косматой головой.

– Не. Гляди-ка. – Он отошел в сторону, приставил над глазами ладонь. – Просека. Стало быть, дорога проложена.

Его слова оборвал новый хруст сминаемых веток, и этот звук был теперь куда ближе. Люди замерли, прислушались.

«Это не ветер», – подумал Игнат, и его снова бросило в жар.

– Давайте в машину, – сказал Витольд, и голос его прозвучал отрывисто. Он распахнул двери, подхватил спрятанные под сиденьями ружья. – Руки действуют? – спросил у парня. – Как учил, помнишь?

– Помню, – так же коротко ответил Игнат, обеими руками обхватив врученный ему двуствольный штуцер.

Треск повторился. Теперь трещали не только сучья – кто-то брел через чащу, подминая под себя молодую поросль и иссохшие покореженные стволы. В стороне упало вывороченное с корнями деревце.

– В машину, в машину живо! – закричал Витольд. – Вы первые!

– Залезай, Игнат! – в страхе прокричала Марьяна.

– Сначала ты, – уперся парень.

Он крепче обхватил приклад, сдвинул брови, всем видом показывая, что и в болезни остается мужиком, защитником. Но скрыться в машине никто не успел. Дождем осыпалась хвоя. Качнулись и разошлись еловые лапы. И перед взглядом Игната наконец-то предстал тот, кто вовсе не являлся человеком. Хозяин заповедной чащобы. Лесное чудище Яг-Морт.

Эта детская колыбельная сразу пришла Игнату на ум. Грудной голос бабки Стеши, будто наяву, пронесся в вымороженном воздухе, как дуновение ветра, как дыхание зверя, вылетающее из ощеренной пасти. Вспомнились долгие вечера, и потрескивание дров в печке, и не закрытые ставнями окна, за которыми не было ничего, кроме низко надвинутого неба и первозданной тьмы.

Эта тьма теперь клубилась в глазах чудовища. И сколько Игнат ни силился, он не мог разглядеть зрачков в этих черных провалах.

«Не двигайся, – сказал себе Игнат. – Не двигайся ни в коем случае и не смотри в глаза. Иначе Яг-Морт довершит то, что не смогли сделать солоньские мужики».

Он хорошо помнил рассказы егеря Мирона – того Мирона, который остался в далеком и безоблачном прошлом, где нож для выделки звериных шкур еще не знал человеческой крови. Говорил егерь, что однажды видел вдалеке лесного хозяина – ростом чуть ли не в две сажени, по голосу и обличью – дикий зверь, одежда из невыделанной медвежьей шкуры. Рассказывал, что и берлогу его находил, и следы – каждый вершков девять длиной.

– Лучше избегать встречи с Яг-Мортом, – так всегда заканчивал свой рассказ егерь. – Ну, а если вдруг попался на глаза – стой и не шевелись, иначе обдерет он шкуру и жилы с костей, выпьет всю кровь.

Поэтому Игнат стоял. Стояли рядом вытянутая в струнку Марьяна и напряженный, подобравшийся Витольд – краем глаза Игнат видел, как ходили желваки под черной порослью бороды.

Чудовище стояло напротив по-звериному – на четырех лапах. Круглая лобастая голова наклонена, черные ноздри раздувались, обдавая морду клубами пара.

– В машину… медленно…

Это сказал Витольд: его голос был совершенно тихим и бесцветным, так что до Игната не сразу дошел смысл сказанного. Но Марьяна поняла приказ и медленно отставила ногу, перенося вес тела назад. Следом отклонился и охотник.

Яг-Морт продолжал переминаться с лапы на лапу, втягивая морозный воздух. Его темные, свалявшиеся шерстяные бока ходили ходуном, когти чертили в снегу глубокие борозды, и оставленные им следы – тут егерь Мирон был совершенно прав – оказались никак не меньше девяти вершков в длину. Одним ударом такой лапищи можно проломить череп корове или перебить вепрю хребет.

Игнат крепче перехватил ружье.