Полковники исполнили приказ, но с явной неохотой. А Гладкий даже недовольно пробурчал, уходя: «Ишь как власть в голову ударила! Ничего, сами выбрали – сами и сместим!» Тихо, под нос, но разобрать было можно.

– Неужто стерпишь ты такую дерзость, ясновельможный гетмане?! – вскинулся Выговский.

Богдан горько усмехнулся:

– А кто меня совсем недавно уговаривал их простить? Мол, сами осознают да устыдятся… Ладно, не о том сейчас думать надо! С Божьей помощью одолеем врага, тогда и разберемся!

И гетман снова прильнул к подзорной трубе.

Кровавый сентябрьский день подошел к концу, и измученные люди с обеих сторон наконец-то смогли перевести дух. Всюду, куда ни брось взгляд, громоздились изувеченные тела – изрешеченные картечью, разорванные ядрами, пробитые пулями, проткнутые копьями и кинжалами, посеченные саблями и палашами, растоптанные конскими копытами. Время от времени из этих страшных куч доносились слабые призывы раненых о помощи, прерываемые то мольбой, то самой черной и богохульной руганью. Но мало кто рисковал прийти страдальцам на помощь, опасаясь нарваться на вражескую пулю. Да и сил на доброе дело уже не было, ведь бой кипел почти десять часов под– ряд!

В сыром, быстро свежеющем воздухе остро пахло кисловатой пороховой гарью. Со стороны коронного войска доносился ликующий пьяный гогот: поляки и литвины бахвалились удалью своей и огромным уроном, который они нанесли в этот день «дьябловым схизматикам». В казачьем же лагере и новых, наспех отрытых и укрепленных валами и частоколами окопах, напротив, царило угрюмое и зловещее молчание, лишь изредка прерываемое крепким словцом по адресу «клятых ляхов». Точно так же молчал и Пилявецкий замок.

– Все пьют и пьют! – покачал головой Остророг. – Как в них только влезает?! А главное, как они собираются завтра воевать, будучи в таком состоянии? Конечно, bonum vinum laetificat cor hominis[42], и все-таки…

– А пан подчаший все лезет и лезет со своей латынью! – зло скривился Заславский.

– А согласия среди панов региментариев все нет и нет! – бессильно махнул рукой Конецпольский. – Як бога кохам, если бы знал, какой будет среди нашего триумвирата разлад и позорище, ни за какую награду не согласился бы на эту должность!

Хмельницкий молча смотрел на стоящего перед ним казака, без шапки, со связанными за спиной руками.

– Вот он, паскудник! – угодливо заговорил Выговский. – Доложили, что ругал твою ясновельможную милость, да такими подлыми и черными словами, что на бумаге написать боязно – задымится! Мало того, грозился застрелить пана гетмана!

Богдан поднял брови – то ли от удивления, то ли от недоверия.

– Застрелить? Да он, песий сын, сейчас с пяти шагов в лошадь не попадет! Пьян вусмерть!

– Обида, пане гетмане! – вскинулся связанный, с трудом ворочая языком и распространяя по покою запах крепчайшего перегара. – Вовсе не пьяный… В меру выпил.

– Тьфу! Вонища-то какая! – поморщился Хмельницкий. – Иване, вели джурам окна открыть, чтобы выветрилось… Что же ты делаешь, подлец, а?! – обернулся он к казаку. – Или не знал, что полагается за пьянство во время сражения?

– Так все равно же пропадать! – с тупым равнодушием пьяного ответил казак. – Уж коли ты струсил.

– Хамское быдло! – взвизгнул Выговский, бросаясь вперед и занося руку для пощечины. Гетман едва успел удержать генерального писаря.

– Связанного бить – много ума и смелости не нужно! Остынь! Кстати, развяжите этого дурня. Не враг же он и не шпыгун[43]. Просто на голову слабый, как я погляжу.

Бывают обстоятельства, когда любой мужчина чувствует себя не только счастливым, но и растерянным. Сообщение: «Дорогой, ты станешь папой!» как раз относится к ним.

Мысли заметались в моей голове, как целый табун перепуганных лошадок… кстати, мы же с Тадеушем как раз собирались завтра в «ревизионную поездку» по конным заводам… или как они тут называются… Тьфу! Ну вот что теперь делать?! По закону подлости на ум тотчас пришла информация об ужасных санитарно-гигиенических порядках в средневековой Европе, о зачаточном уровне медицины, о том, что масса женщин умирала при родах… Усилием воли я взял себя в руки. Первый советник князя Вишневецкого – это вам не какой-нибудь рядовой! Вытребую самую лучшую акушерку, какую только можно сыскать во всей Речи Посполитой! Ох ты боже мой, ведь теперь от встреч с ясновельможной княгиней не отвертишься. Беременность жены – это же такое событие! Наверняка захочет посетить будущую мамочку, поболтать о своем, о женском, собственным опытом поделиться… Как отреагирует Анжела? Сможет ли удержаться от сцен ревности? Беременные – они же себя не контролируют… У меня снова раздался в ушах негодующий крик любимой блондиночки: «Ненавижу ее, стерву!»