Через несколько дней им принесли одежду и сказали переодеваться. Одежда была вся черная, но для ислама это святой цвет, потому что черным был плащ Пророка Мухаммеда.

Потом они сели в большой автобус и поехали на юг. К сирийской границе…

Надо сказать, что Магомед испугался, испугался настолько, что полдороги он шептал слова ду’а, взывая к Аллаху, чтобы он не оставил их милостью в этом путешествии и не допустил, чтобы они слетели в пропасть. Даже то, что он родился в Дагестане и наездился по горным дорогам, не вселяло бесстрашия. И даже то, что тот, кто вышел на пути Аллаха и упал с коня и свернул шею, тот все равно шахид и ему рай, – не вдохновляло.

Автобус был обычным, туристическим – правда, пахло в нем дурно, как в свинарнике, а все шторки были задернуты, можно было только подглядывать. Они ехали в ночь, причем ехали по опасным дорогам и очень странно. То водитель разгонялся до ста – ста двадцати километров в час, а то останавливался, и они стояли, иногда по часу. Часто водителю звонили по сотовому телефону, и он тоже постоянно кому-то звонил. Потом Магомед узнает, что это из-за того, что на дороге полиция, и если она поймает такой автобус с такими пассажирами – то придется дать взятку, а водитель хочет сохранить деньги и проехать без взятки. И потому у всех дорог, ведущих на юг, расставлены наблюдатели с мобильными телефонами, а то и с ночными биноклями, и они сообщают всем на трассе о том, где стоят полицейские или военные. Вот так вот они и ехали – рывками, чтобы не попасться…

Утром, уже посветлу, они прибыли в район Баб аль-Хава, турецкий район, фактически находящийся под контролем исламских экстремистов, чтобы пересечь границу. Как им сказали – день они проведут в лагере, а ночью, если на то будет воля Аллаха, они попадут в Сирию, где их встретят братья и отвезут в лагерь.

Лагерь…

В Дагестане существовало такое: закинь себе на ахират. Это значило – делали какие-то номера телефонов, и надо было скинуть туда деньги, по телефону же, пятьдесят- сто рублей. Часть из них шла бедным, как говорили – на Ближний Восток. Кто-то шутил относительно того, что мы сами тут бедные…

Но только тут Магомед понял, что такое бедность…

Лагерь был расположен на куске земли, выжженной солнцем, вытоптанной до пыли и совершенно бесплодной. Он был огорожен забором из сетки-рабицы, высотой примерно метра два, с колючей проволокой поверх, а периметр его патрулировали турецкие солдаты с винтовками. Внутри было что-то вроде больших палаток-навесов, в которых размещалось человек по сто, а то и больше. Кормили их из полевых кухонь турецкой армии, и еще какие-то гуманитарщики привозили рис в мешках. Выходить из лагеря запрещалось. У большинства беженцев не было никаких вещей, кроме тех, которые могут поместиться в небольшую сумку.

Их встретил местный имам и сразу пригласил в одну из палаток, в которых были постелены ковры. Там они совершили намаз, после чего имам предложил привести тех, за кого они будут сражаться, и послушать их.

Первой пришла женщина. Она сказала, что ее муж и все братья встали на джихад и стали шахидами на пути Аллаха. А она была вынуждена бежать, чтобы не попасть в руки сирийской авиационной разведки. Из-за того, что ее родственники сражаются в рядах оппозиции, ее таскали на допросы, а однажды схватили и изнасиловали боевики шабихи, местного проасадовского ополчения. Теперь она помогает беженцам, она хотела бы сама пойти на джихад, но шариат запрещает женщинам участвовать в джихаде…

Магомед сидел совсем рядом с ней, когда она это рассказывала, и некстати подумал, что вряд ли у кого-то из женщин в лагере есть губная помада, а у этой пострадавшей от режима Асада она была. И лицо она оставляла открытым, хотя и покрывала волосы платком.

Потом привели какого-то мальчика, лет десяти, он сказал, что он из Алеппо и многие его родные погибли, а он выживал под бомбами два года, пока в один из дней бомба