Ровно в шесть тридцать паром отходит. Скользит на малом ходу между лодок в бухте, а потом включает двигатель на полную и, выбрасывая назад мощную струю воды, выходит в открытое море.

Син-Син потирает ребро ладони. Перекрикивая объявление по громкой связи, поясняет:

– Ну и дубовая же шея у этого номера четыреста тридцать восемь!

Небоскребы и пик Виктория стремительно удаляются, становясь все меньше и меньше на фоне воды и неба – бархатно-синего на юго-востоке и нежно-розового на западе.

– Смотришь в одну сторону – и становится тоскливо, – задумчиво замечает Замора, – смотришь в другую – радостно. Как в жизни: выбирай сам. Пойду-ка я наведаюсь в бар, если вы не возражаете.

Син-Син смотрит ему вслед:

– Мне он нравится. Очень.

Дэнни улыбается. Большинство людей непременно бы что-нибудь сказали про рост карлика. И при первой встрече все изначально теряются. Но Син-Син, и глазом не моргнув, сразу приняла Замору таким, какой он есть.

Она смотрит на колоду карт у Дэнни в руках:

– Так покажешь мне фокус?

– Но у меня теперь не хватает одной карты.

Ему становится немного грустно – он столько лет пользовался этой колодой. Ему вспоминаются карты, рассыпанные по полу раздевалки в школе «Болстоун». «Кажется, что с тех пор прошло сто лет! – пораженно думает Дэнни. – Интересно, что бы сказал этот нахал Джейми, если бы видел меня сейчас?»

Син-Син засовывает руку в задний карман джинсов…

– Хочешь фокус? – спрашивает она, резко достает карту и сует ему под нос. – Твоя? – Это пиковый туз с чуть замятым уголком. – Я подняла его после того, как вырубила бандита с рваными ушами.

– Спасибо, – говорит Дэнни. – Огромное тебе спасибо.

– Не за что.

Довольный, что оказался с ней один на один, он внимательно рассматривает ее лицо:

– Ты живешь здесь? В Гонконге?

– Да, у Чоу. С тех пор, как мать умерла. Но это было давным-давно.

– Мне очень жаль… Как… как это случилось?

– Самоубийство. Вскоре после того, как ее контрабандой привезли с материка, – объясняет Син-Син таким тоном, будто говорит о пустяковой неудаче или плохой погоде. Но прерывистое дыхание ее выдает. Она только делает вид, что ее это ничуть не волнует. – Меня удочерил дядя Чарли.

– А твой отец?

– Тоже умер. Он был бандитом, состоял в триаде. Говорят, страшный был человек. И уж поверь мне, никто не плакал, когда он умер! Так что я сирота. Думаю, ты знаешь, каково это.

Она умолкает. И тут из бара возвращается Замора с бутербродами в руках.

– Сколько тебе было лет, когда мама… – начинает Дэнни, но останавливается. Син-Син резко тряхнула головой. Что это означает, сказать трудно. Может быть, скуку, а может, недовольство. Но Дэнни кажется, что скорее неодобрение – как если бы он сделал неудачный ход в шахманой игре.

– Есть хотите? – спрашивает Замора, разрывая целлофан.

– Ужасно! – радостно сообщает Син-Син.

– Вот эта девчушка в моем вкусе! Молодец, мисс Син! – хвалит ее Замора. – Я взял вам обоим с тунцом. Ничего? А сам выпил немножко пива.

Дэнни задумчиво жует бутерброд и смотрит на широкую струю воды, отбрасываемую теплоходом. Он совсем не чувствует вкуса и ест машинально. Нужно же откуда-то брать силы. Кто знает, что их ждет впереди. В последние тридцать шесть часов им не удавалось нормально поесть и поспать.

Они достигли финальной точки – «момента Гудини», как ее называл отец. Это тот миг, когда делаешь шаг с платформы на натянутый канат, когда воздушный акробат отпускает трапецию и летит вниз, доверяясь шелковому тросу, который в последнюю секунду спасет от удара о землю. Тот момент, когда эскаполог погружается в камеру с бурлящей водой…

Отец бьется в камере…