Ганна внимательно вглядывалась в лицо гостьи, пытаясь угадать, что ее привело.

Девушки вошли в дом, минули лестницу, ведущую на мансарду. Оттуда доносилось пение Симона, больше похожее на мычание.

— Муж сейчас в мастерской с младшим — ложки расписывают, — объяснила хозяйка. — А Лукашка в храме.

— В храме?

— Ты же не знаешь. Он ходит в воскресную школу к Доломее, хочет в семинарию поступать. Сам так решил.

— Молодец какой.

— Только семинария ближайшая аж в Каповецке. Откуда мы с Симоном деньги возьмем, не знаю, — вздохнула Ганна. — Конечно, надо сразу сказать сыну, чтобы не мечтал, но никак не соберусь с духом. Он так увлечен.

Пройдя по темным переходам дома, девушки вошли в комнатку, тесную, но идеально убранную. Кровать заправлена без единой складки, подушки уложены друг на друга пирамидой и накрыты кружевным покрывалом. На трюмо с резными ножками — порядок, какого Тиса у себя не знала. Стену над кроватью украшала картина Симона — Единый, жертвующий свою кровь ради появления жизни на Хорне. Бог у художника получился полноватым и розовощеким, с радостью отдающим последнюю каплю. Святая Пятерка присутствовала лишь символически, как часть орнамента в ореоле Единого.

— Здесь нас никто не потревожит, — Лисова убрала со стула корзинку с рукоделием.

— Ганяша, кто пришел? — послышался старческий голос из глубины смежных покоев.

— Ко мне, ба. Отдыхай.

Девушки присели у окна.

— Ну, рассказывай, — сказала хозяйка, видя, что подруга медлит. — Это связано с оберегом для Зои, да?

Тиса мотнула головой.

— Витер мне сделал предложение, — прошептала она.

Лисова прикрыла улыбку рукой:

— Да ты что! Как? Когда? — а потом внимательно слушала и не перебивала, пока ей рассказывали все подробности, начав с украденного поцелуя и закончив сценой в библиотеке.

— Ну поздравляю! Наконец-то! Не зря он с тебя глаз не сводил.

— Ты что, оправдываешь его нахальство? — поразилась Войнова.

Ганна пожала плечами, улыбаясь во весь рот.

— По-другому тебя, видимо, не возьмешь. Ты же у нас как крепость.

От кого угодно, но от нее Тиса такого не ожидала.

— Подожди, — Лисова нахмурилась. — Что ты ему ответила?

— Он дал мне время на размышление. Я собираюсь отказать. Если бы тогда это сразу сделала, сейчас бы не тяготилась неопределенностью.

Ганна огорченно свела брови.

— Не торопись, все обдумай. Неужели он тебе ни капельки не нравится?

— Он мужественен, по-своему красив, в чем-то я даже восхищаюсь им… Например, как он владеет саблей и управляет подразделением.

— Уважение — основа отношений, — менторским тоном вставила свое слово учительница.

Войнова покачала головой.

— Его присутствие волнует меня. Но это не любовь.

— Это же не из-за того, что твое сердце уже занято? Скажи, ты ведь не заинтересовалась вэйном?

— Боже упаси!

— Очень разумно. Он слишком хорош для наших девиц. Боюсь, разобьет не одно сердце и укатит назад в Крассбург. — Ганна погладила плечо подруги. — Витер хоть и не идеал, зато надежен во всех отношениях. Знаешь, порой мы сами не ведаем, чего нам нужно для счастья.

— Сама-то по любви вышла, — попеняла ей Тиса.

— Я не хочу ничего плохого говорить о Симоне, — опустила Лисова ресницы. — Ты знаешь, я люблю своего художника и готова идти за ним на край света, если потребуется. Но иногда я думаю, как бы сложилась моя жизнь, если бы не встретила его, не родила в семнадцать Лукашку. Жить нелегко в безденежье и сохранять любовь, когда надо думать, чем кормить детей. Ведь его картины — это больше благотворительность, чем доход.