случае прошу посмотреть на меня повнимательнее. Я сам, самолично, разговаривал с Королем. Я! Ты, может, другого такого больше в жизни не увидишь. И чтобы доказать, что я не гордый, могу позволить тебе поздороваться со мной за руку.

Он расплылся в широкой, почти от уха до уха, улыбке и, наклонившись так, что был прямо на волосок от падения, протянул руку. Алиса, протягивая ему свою, смотрела на него с некоторым беспокойством:

«Если бы он улыбнулся чуть шире, то углы его рта встретились бы на затылке. Что случилось бы тогда с его головой? Наверное, отвалилась бы!»

– Да, всех своих лошадей и всех людей, – продолжал между тем Болванчик. – Они бы подняли меня в одну секунду. Непременно, подняли бы! Однако мы далеко зашли. Давай вернёмся к твоему предпоследнему замечанию.

– Я что-то не припоминаю…

– Ну тогда всё сначала, – заявил Болванчик. – И теперь уж мой черёд выбирать, о чём мы будем разговаривать.

«Он выражается так, как будто мы с ним во что-то играем», – подумала Алиса, а Болванчик тем временем спросил:

– Так сколько тебе лет, ты сказала?

Алиса быстро подсчитала и ответила:

– Семь лет шесть месяцев.

– Неверно! – торжествующе воскликнул Болванчик. – Ты ничего подобного не говорила.

– Я думала, вы хотите знать, сколько мне лет, – растерялась Алиса.

– Если бы хотел, я так бы и спросил.

Алиса опять, не желая вступать в спор, промолчала.

– Семь лет шесть месяцев, – задумчиво повторил Болванчик. – Неудобный возраст. Если бы ты спросила моего совета, то я бы сказал: «Остановись на семи!» – но теперь слишком поздно!

– Я никогда не спрашиваю советов подобного рода! – возмутилась Алиса.

– Горда слишком?

Алиса ещё пуще вознегодовала:

– Я хотела сказать, что человек не может приказать себе расти или не расти.

– Один человек, пожалуй, не может, но люди могут. Один человек – человек, а два человека – люди. С помощью людей ты могла бы перестать расти в семь лет.

– Какой у вас красивый пояс! – произнесла вдруг Алиса, решив сменить тему: о возрасте поговорили, и если действительно предметы для разговора следовало предлагать по очереди, то сейчас очередь была её. – То есть я хотела сказать – галстук… Нет, всё-таки пояс… Впрочем, извините.

Вконец расстроившись, потому что на лице у Болванчика отразилась обида, Алиса хотела лишь одного – забыть, что коснулась этой темы.

«Если бы я могла понять, – подумалось ей, – где у него затылок, а где талия».

Болванчик, очевидно, очень рассердился, потому что некоторое время не произносил ни звука, но когда заговорил, это больше походило на хриплое ворчанье:

– Какая наглость – не уметь отличить галстук от пояса.

– Простите мне столь вопиющее невежество, – произнесла Алиса с такой кротостью и так сконфуженно, что сердце доброго Болванчика не могло не смягчиться.

– Это галстук, дитя, и красивый, как ты сама сказала. Мне подарили его Белые Король и Королева.

Алиса обрадовалась, что наконец-то нашлась хорошая тема.

– Да, подарили, – задумчиво продолжал между тем Болванчик, заложив ногу за ногу и обхватив руками колено. – Ко дню моего нерождения.

– Виновата… – Его слова озадачили Алису.

– Виноватых бьют!

– Виновата, я не поняла, что значит «ко дню нерождения».

– Подарок, который вам делают в обыкновенный день, не в день вашего рождения. Кажется, совершенно ясно.

Алиса, немного подумав, сказала:

– Мне больше нравятся подарки ко дню рождения.

– Ты сама не понимаешь, что говоришь! – воскликнул Болванчик. – Сколько всего дней в году?

– Триста шестьдесят пять.