– Подними руки.

Я судорожно сглотнула и закрыла глаза. Желание влепить ему пощечину и выставить вон не шло ни в какое сравнение с желанием подчиниться. И да, я не могу сдаться – особенно сейчас, когда осталось всего несколько часов! Я никогда не проигрываю!

Я медленно подняла руки, а он потянул наверх нижнюю рубашку, прикосновение подшитого края к затвердевшим соскам прошило острой томительной дрожью. Сорочка отправилась за корсетом, Анри медленно опустился вниз, стягивая с меня панталоны и чулки. К счастью, сейчас я стояла в стороне от зеркала и не могла оценить весь ужас своего падения. Только обхватила себя руками, прикрывая грудь, и вздрогнула, когда губы обожгли поясницу.

А меня уже подтолкнули к кровати, заставляя лечь на живот. Пальцы пробежались вдоль позвоночника и вернулись к основанию шеи – лаская, разминая, поглаживая. Мышцы под его сильными руками расслаблялись, подчиняясь какому-то неведомому волшебству. Покрывало холодило разгоряченную кожу, дыхание Анри обжигало. Когда он сжал мои ягодицы и скользнул пальцами по внутренней стороне бедер, я вздрогнула. Желание податься назад и потереться о его руку заставило с силой сжать зубы. А потом… меня перевернули на спину.

– Вы издеваетесь? – спросила я, когда увидела в его руках ленты. Должно было прозвучать возмущенно, насмешливо, саркастично, но только не так, как прозвучало… О-о-о, мой голос звучал чересчур порочно: слишком низко для женщины, глубоко, точно исходил не от меня, а от моего низменного желания.

– Пока нет, – глаза его потемнели. – Думала, я тогда шутил?

– Мы договаривались не делать ничего, что может быть неприятно!

– Не сделаю, пока сама не попросишь.

Я подавилась ответом и только смотрела, как мои запястья обвивает шелк. Сейчас мне даже в голову ничего не приходило, ничего такого, чтобы достойно отплатить ему за все. Одна рука к одному столбику кровати, другая – к другому. Такой раскрытой, обнаженной и беззащитной я не чувствовала себя никогда.

– Я вас убью, – прошипела я.

– Сделай это нежно.

Он запечатал мне рот поцелуем, глотая возмущенный всхлип и лаская языком до дрожи чувствительные губы, а следующая лента – плотная, темная, легла на глаза. Анри пригладил мои волосы прежде, чем закрепить повязку.

Мой муж – извращенец. Приговор обжалованию не подлежит.

Впрочем, в следующий миг все мысли вылетели из головы. Шелк скользнул по моей шее и груди, кожа мигом покрылась мурашками, а когда лента зацепила сосок, я шумно втянула воздух. Анри меня вообще не касался, пальцем не тронул, если можно так выразиться, но скольжение шелка по разгоряченной коже – по сгибам локтей, по коленям, по бедрам – пробуждало животные желания. Темнота возбуждала: то, что он творил со мной, утром расцвело перед невидящими глазами во всех красках, туда же добавилась и картина с демоновой книжки, которую показывал Анри. Одна только мысль, что он может целовать меня там, отдавалась пульсацией между ног.

Лента снова поползла по моему животу, и я вцепилась в свои нестрогие путы, раздирая их ногтями. Легкое дразнящее прикосновение к ноге, а потом шелк скользнул между бедер. Так сладко, так легко, и… так бесконечно мало, но в тот же миг горячий поцелуй обжег шею. Я задохнулась, контраст ощущений подбросил меня над кроватью, заставляя выгибаться в поисках более откровенных ласк. Анри обвел сосок кончиком языка, сильные пальцы играли со второй грудью.

– Хва… тит… – сдавленным прерывающимся шепотом выдохнула я.

– Тереза… видела бы ты себя сейчас.

Голос мужа звучал иначе, чем утром. И даже не так, как полчаса назад, в хриплые бархатные интонации добавилось что-то еще, и от этого «чего-то» низ живота наливался болезненно-сладкой тяжестью.

Не знаю, за что я убью его скорее – если он сейчас остановится, или если продолжит. Дыхание вырывалось сдавленными полустонами, поцелуи обжигали живот, а потом он развел мне бедра, и… От острой, бессовестно-грязной ласки перед глазами потемнело, меня затрясло предвкушением подступающего спазмами удовольствия. Я выгнулась, подставляя бедра под напор его губ, под язык, ласкающий меня внутри, зашипела, когда прохладный воздух скользнул по влажной разгоряченной плоти, а потом вздрогнула всем телом: низ живота пронзило резкой обжигающей болью.

– Тереза!

Рычание Анри было угрожающим, он замер во мне, сдернул повязку и смотрел так, будто хотел придушить. Впрочем, было в этом взгляде что-то еще, кроме «придушить»: в раскрывшихся чуть ли не во всю радужку зрачках, оттененных золотым ободком.