— Отдать балласт!

Дирижабль даже не дрогнул, а ведь всем понятно, что, скинув каменные блоки, удерживающиеся на днище гондолы, он должен скакнуть резвым жеребцом. Вот ведь повезло с командой…

До солдат дошло после третьего раза. Послышались гулкие удары по крыше тюрьмы, пол под ногами заходил ходуном, заскрипели все эти растяжки, расчалки, распорки. Если они с такой же скоростью будут отдавать швартовые, дело плохо, потому заорал во всю мощь легких:

— Офицерам! Проследить, чтобы кормовые швартовые отдали точно по приказу! Я сказал: точно по приказу! Иначе все здесь останемся!

Не знаю, поможет ли, но тут не разорваться: два каната впереди, два сзади, и те и те одинаково важны. А еще важнее последовательность, с которой эти пуповины, связывающие нас с крышей, будут обрываться. Мелкую путаницу мы, возможно, перенести сможем, но при крупной дирижабль завалится на одну из четырех сторон, или перевернется, или врежется в крышу, после чего отскочит от нее подобно мячику. В общем, вариантов масса, и приятных среди них нет.

— Начинаем!

Надеюсь, труба, в раструб которой я это прокричал, донесла звук голоса до Мюльса. Уж на него надежды куда больше, чем на офицеров: толстячок жизнь любит и готов локти искусать, чтобы отсюда выкарабкаться.

— Давайте!

Отмашка солдатам, пристроившимся на крыше прямо у меня над головой. Вот и началось. Один орудовал саблей, второй широким ножом, причем он справился быстрее. К счастью, ненамного: передняя часть дирижабля, освободившись, начала плавно и без перекосов приподниматься. Это хорошо было видно по приближению линии среза крыши.

Сколько там просил Мюльс? Чуть-чуть? А сколько это чуть-чуть? Вроде нос уже прилично задрало. Ладно, будем считать, что пора.

— Задние отдать! Бегом!!!

Мой крик подхватили остальные, пол под ногами дрогнул, срез крыши мгновенно исчез из поля зрения, затем вновь появился в проеме окна и перемещался куда быстрее, чем поначалу. Взревел двигатель, дирижабль рванулся вперед, но все равно нос продолжал опускаться, и я, вцепившись в трубы связи, бессильно наблюдал за неотвратимым приближением темной поверхности тюремного двора.

Пожалуй, это как раз тот момент, когда принято вспоминать всю прошедшую жизнь…

Но нет, мотор завыл раненым зверем, над головой послышался треск напрягающейся несущей конструкции, вроде бы там даже что-то лопнуло. Но ура! Мы выровнялись, и нос даже приподниматься начал. Но опять не все хорошо потому как происходит это куда быстрее от заявленной Мюльсом плавности. Опасно быстрее, это даже для меня очевидно.

Пол перекосился совсем уж безобразно, послышались первые крики, кто-то, завалившись, покатился к корме, увлекая за собой остальных. Как я уже говорил, держаться в гондоле теперь особо не за что, так что процесс быстро приобрел всеобщий характер. Самопроизвольное перемещение пассажирской массы быстро усугубило крен, ведь основной груз теперь сосредоточен позади. Я с замиранием сердца ждал неизбежного момента, когда баллон примет вертикальное положение. Маломощный и к тому же проблемный двигатель не сможет в таком случае продолжать толкать этот гибрид воздушного шара и самолета. Перегруженный аппарат начнет падать, причем вряд ли равномерно. Нас при этом будет швырять во все стороны, выбрасывать в опустевшие оконные проемы, складывать в кучи то в одном месте, то в другом.

Помрем от страха и увечий еще до контакта с землей.

Что-то со свистом влетело в окно, промчалось через гондолу, пронзило деревянную стенку, выбив облачко мелкой щепы и опилок. Биография у меня богатая на события, случалось даже, что стреляли, убить хотели… вот ведь негодяи. Но чтобы вот так, в ситуации, когда ты летишь под исполинской газовой бомбой и кто-то с земли выпускает пули…

Еще попадание, еще и еще. Перекошенный и перегруженный дирижабль поднимался не так быстро, как хотелось бы, мы все еще невысоко, и, должно быть, как раз над теми ребятишками, которые носились вокруг тюрьмы с факелами. Винтовки у них, похоже, тоже имеются, и стреляют они метко, несмотря на темноту. Проектировщики аппарата главным образом заботились о весе конструкции и насчет бронирования не озаботились. Вскрикнул первый раненый, затем второй. Пули легко прошивали тонкие доски, и лишь малая плотность огня позволяла надеяться на что-то хорошее.

Один из солдат, которые обрубали швартовые, повис в своем веревочном коконе. Похоже, отмучился. Легко ушел, даже вскрикнуть не успел, всем бы так. Опять свист возле уха, да так близко, что я инстинктивно дернулся, потерял равновесие, пришлось хвататься за переговорную трубу второй рукой. Спасибо, что хоть какую-то точку опоры оставили.