плату за детоубийство и к тому же уверен, что согласие мое уже почти у него в кармане? И что же мы за твари такие позорные, раз так страшно и непонятно живем? Почему я, каторжник беглый, куда больше совести имею, чем этот достопочтенный с виду господин? Вот будто ветром свежим дунуло резко, на жизнь свою оглянулся, и до того тошно стало… Ну что уж говорить, кулак у меня сами видите какой, сжал я его покрепче и врезал той сволочи в висок, так что кость в мозг провалилась. А сам подался на восток. Ночами шел, скрываясь от патрулей, жрал то, что с полей мог стащить. Ведь не лавочника прикончил, тот тип уважаемым человеком был в Нариаване. Такие вот сволочи и правят нашим миром. Ну а потом завертелось все здесь, и вот я как бы доктор, пришлось вспомнить, как отец у коров роды принимал да лечил у скотины всякое. Зашиваю вот я плохо, шрамы безобразные остаются, но это дело мужику не вредит, никто не обижается. И не надо мне никакой платы, был бы сыт и одет. Тут мне хорошо, доброе дело делаю, на своем я месте, жаль, поздно понял. Проживу еще чуть, оглянусь опять на дни прошедшие, и хоть за эти времена стыдно не будет… Ох, чего это я! Уж простите за язык, господин Леон, что-то я разговорился не на шутку.

— Да ничего, я послушал не без интереса. Скажите, а звать вас как?

— Да Нибром меня все зовут. Ненастоящее имя, но как-то привык к нему уже. Да и какая разница, ведь не имя делает человека.

— Скажите, Нибр, а сколько вам понадобится денег, чтобы из этого вонючего зверинца сделать нормальную лечебницу?

— Не знаю, считать такое не умею. Да и не только в деньгах дело, тут люди нужны нормальные, а не всякое… Вон, бабы помогают, потом их ночами вакейро в очередь пользуют, а ведь какую ни возьми, там болячка за болячкой. Их вообще к раненым подпускать нельзя, но где я других возьму?

— Им платят?

— Шутите, что ли? От солдат много не дождешься, говорил ведь уже. Они на баб продажных готовы последнее спустить, а на лечение медяк если дадут, и то радость.

— Так они бесплатно помогают?

— Кто просто по доброте душевной, у кого дружок здесь лежит, за ним приглядывают и про других не забывают. Вы там скажите интенданту, который при Валатуе, чтобы не забывал солдат давать для копки могил. Бои вот-вот начнутся, куда мне потом покойников девать? Вечно самому приходится идти выпрашивать, нехорошо как-то, свои же, кто о них должен после смерти заботиться? А мне живых штопать надо, нет времени ходить клянчить, за мертвых просить.

— Помогу чем могу. И денег дам. И знаете, попробую из города настоящего врача привезти. Пусть осмотрит людей, а вы со стороны за ним понаблюдаете, поучитесь. Это ведь не коровы все-таки, другой подход нужен.

— Врачу платить придется.

— Заплачу.

— Ну, господин Леон, если вы и правда заявились с раскаленных земель, мне начинает нравиться ад. Знать, не так уж там все плохо, если такие демоны встречаются.

Поднявшись, я покосился в сторону тела, накрытого видавшей виды рогожкой, и задумчиво произнес:

— Иногда мне кажется, что этот ваш раскаленный ад располагается прямо здесь…

— Да уж, верно сказано, тут точно не рай, и Бога за углом не встретишь.

— Бога? Вы верующий?

— Если хотите спросить, не из блезов ли я, то будете далеко не первым, кто таким интересовался. Отвечу просто: нет.

— Ну здесь у обычных людей как-то не принято упоминать божественное. Не одобряется такое, в лучшем случае высмеют.

— Зато демонов все, в кого ни плюнь, поминают на каждом шагу. Вам не кажется это странным?

— Откровенно говоря, да, что-то неестественное в этом есть.

— Вот что за место такое, где есть демоны, а о божественном даже не смей заикаться? Самый что ни на есть ад, так что вы, господин Леон, правы.

Нибр громко захохотал, хлопнув себя по коленкам, а затем, мгновенно став серьезным, произнес:

— Для блезов Бог — тот, кто присматривает за их поведением, чтобы заповеди не нарушали. Ежели нарушишь, рано или поздно высшая сила тебя накажет. А мне не нужен надсмотрщик с кнутом, я сам за собой присматривать научился, еще в той заплеванной таверне. Пойду я, гангрена газовая тут у одного, паренек молодой, жалко его, не пожил толком. Отрежу ему ногу по колено, вдруг поможет. Дам ему опиума, сердце у него вроде крепкое, на здоровье не жаловался, должен выдержать. И солдату вашему я немного капель опиумных дам. Будет после них спать как младенец, и наплевать, что нет ни соломы колючей, ни матраса мягкого. Тоже мне еще, черномазый, а ведет себя будто неженка городская.