— А у тебя есть соображения, по какой причине ты бросил писать? Саймон, конечно, думает…

— Саймон?! — резко обернувшись, перебил меня отец. — Вы что, меня обсуждали?

— Н-ну… просто мы оба неравнодушны к твоей судьбе…

— И какие теории выдвинул Саймон?

Я собиралась признаться, что Коттон говорил о психоанализе, но, заметив свирепый взгляд отца, перетрусила. Да, пожалуй, лучше наскоро сочинить более тактичный ответ.

— Видишь ли… — с запинкой начала я, — …он ведь как-то говорил, что ты необычный автор и не можешь идти путем заурядных писателей — это тебя и держит… Просто нужно найти свою дорогу, непохожую… — Я вконец запуталась, а потому немедленно закруглила свою речь. — В общем, говорил то же самое, что и в вечер нашего знакомства, неужели не помнишь?

— Отлично помню, — расслабляясь, кивнул отец. — Меня это тогда весьма впечатлило. Правда, затем я пришел к выводу, что Саймон нес ахинею. Из вежливости, разумеется, по доброте душевной. Храни его Господь! Но в тот вечер ему удалось меня одурачить. Возможно, это меня и подтолкнуло… — Он умолк. — Ладно, деточка, беги спать.

— Папа! — закричала я. — Ты хочешь сказать, что нашел свою творческую дорогу?! То есть все эти странности с кроссвордами, сказками, почтовыми голубями и что там еще… все это имеет смысл?

— Великий боже, за кого ты меня принимаешь? Разумеется, имеет!

— И тарелка с ивовым рисунком, и… чтение граммофонных пластинок? Замечательно! Хотя вообразить не могу…

— Тебе и не нужно, — твердо сказал отец. — Просто занимайся своими делами.

— А я не сумею помочь? Вроде я довольно сообразительна. Неужели тебе никогда не хочется с кем-нибудь поговорить?

— Не хочется, — отрезал он. — Разговоры, разговоры… Ужас! Ты прямо как Топаз. Будто вы хоть отдаленно представляете, куда я веду! А если б я ей рассказал, то она поведала бы о моей задумке каждому лондонскому художнику. А ты бы доложила Саймону, и он написал бы об этом изящную статейку. Долго ли новая идея будет новой, если сообщать о ней всем и каждому? Таинственность для меня и есть сущность творчества. Все, иди домой!

— Хорошо, — согласилась я, — только ответь на один вопрос. Когда ты допишешь книгу?

— Допишу? Я ее даже не начал! Пока собираю материал. Хотя, конечно, это может продолжаться бесконечно. — Отец принялся расхаживать взад-вперед, говоря скорее с собой, чем со мной. — Наверное, я мог бы взяться за работу прямо сейчас, если бы нашел подходящие леса. Еще нужен скелет, позвоночник…

— А-а-а! Потому ты и утащил тогда объедки рыбы? — непроизвольно вырвалось у меня.

Он резко обернулся.

— Нечего упражняться в остроумии! — Но догадавшись по моему лицу, что я не шучу, усмехнулся и добавил: — Нет, рыбьи кости, скажем так, — отвлекающий маневр. Как и многое другое. Впрочем, не знаю. Образец лестницы оказался интересным. Необходимо изучить все виды рыб… И китов, и их предков…

Разгуливая по комнате, отец снова говорил сам с собой. Я сидела тихо, как мышка.

— Первобытный, допотопный… ковчег? — продолжал он. — Нет, нет, довольно Библии. Доисторический… из мельчайшей кости мамонта? Есть ли тут путь?

Отец бросился к столу, начал что-то записывать, потом сел, все так же бормоча себе под нос. До меня доносились только обрывки фраз и не связанные между собой слова, вроде: «Дедукция, дизайн, реконструкция… система символов и бесконечный поиск… вечная загадка…» Его голос затихал, затихал, пока окончательно не смолк.

Я не сводила глаз с отцовского затылка, обрамленного тяжелыми каменными стойками окна над столом. От одинокого света лампы сумерки казались еще синее. В полнейшей тишине неправдоподобно громко тикали небольшие дорожные часы, когда-то принадлежавшие матери. Интересно, нашел ли отец нужную идею? Господи, пожалуйста, только бы нашел! Ради его же счастья. Вдруг он все-таки успеет помочь мне и Роуз?

Спустя несколько минут я начала подумывать, не лучше ли незаметно выскользнуть из караульни, но побоялась скрипнуть дверью.

«Вдруг у него появилась дельная мысль? — рассуждала я. — А шумом ее легко спугнуть. Но если он привык к моему присутствию, возможно, от меня есть польза…» Мама часто сидела с отцом, пока тот работал над романом, — ему это нравилось. Только он требовал полной тишины, даже шить не позволял. Она рассказывала, как поначалу ей было тяжело, как она уговаривала себя посидеть еще пять минут, и еще… Так минуты превращались в часы.

«Через десять минут прозвенит девять. До девяти и посижу», — сказала я себе.

Однако спустя всего пару минут внутренне я уже подпрыгивала от нетерпения и гипнотизировала взглядом циферблат часов, едва не молясь на него. Хоть бы стрелки поторопились! Тиканье становилось все громче и громче, пока не затикало прямо у меня в ушах. И вот, когда я уже дошла до грани, ветер вдруг распахнул одно из окон с южной стороны; с шелестом взмыли вверх свободные края приколотых к полкам газет. Отец встрепенулся, растерянно заморгал, будто возвращаясь из неведомого далека. Его глаза, казалось, запали еще глубже.

Мое присутствие, как ни странно, его не разозлило.

— Привет! — изумленно, но дружелюбно сказал он.

— Удачная была идея? — рискнула я.

Отец как будто не сразу понял, о чем речь, а затем сказал:

— Нет… нет. Очередной болотный огонек. Ты держала за меня пальцы крестиком, бедная моя мышка? Твоя мать обычно так делала.

— Знаю. Я как раз о ней вспоминала.

— Правда? Я тоже. Наверное, телепатия.

Тут снова зашелестели газеты; отец пошел закрывать окно — и замер, невидяще глядя во двор. Испугавшись, как бы он снова обо мне не забыл, я торопливо спросила:

— Мама ведь много тебе помогала?

— Да. По-своему. Не напрямую. — Отец сел на подоконник, явно не прочь поболтать. — Бог свидетель, оригинальными идеями моя милая жена похвастать не могла, зато умела случайно затронуть полезную тему. Например, когда я искал главную идею романа «Борьба Иакова», она вдруг упомянула имя Джейкоб. Речь, конечно, шла о молочнике. Ее присутствие в комнате придавало мне уверенности. Сам воздух пропитывался ее молитвами… Спокойной ночи, детка. — Он подошел ко мне. — Как локоть?

— Спасибо, вроде ничего.

— Ну и хорошо. В следующий раз постараюсь встретить тебя приветливее, с красной дорожкой. Только дождись сперва приглашения. Должен признать, мне очень любопытно, что подвигло тебя на сегодняшнее вторжение. Надеюсь, не миссис Коттон решила меня подстегнуть через доверенного посланца?

— Господи, ну конечно, нет! — Истинную причину визита я объяснять не собиралась: не стоило его напрасно волновать, да и по отношению к Роуз было бы нечестно. — Просто я беспокоилась.

— О чем? О моем рассудке? — Он рассмеялся, но почти сразу умолк. В лице появилась тревога. — Бедняжка, неужели ты действительно считала, будто у меня мозги едут набекрень? Что ж, пожалуй, я вел себя слегка эксцентрично, но после выхода книги — если она когда-нибудь выйдет — большинство назовет мое поведение… недосказанностью. Почему я не делаю решительный шаг? Просто от меня ускользает основополагающая идея. Я потерял уверенность в себе. Клянусь, лень здесь ни при чем! — Говорил он смущенно, почти с мольбой. — Я никогда не ленился. Надеюсь, милая, ты мне веришь. Это… это было просто невозможно.

— Конечно, верю, — кивнула я. — И верю, что ты скоро примешься за работу.

— Надеюсь… — Он издал странный, нервный смешок. — Потому что если в ближайшее время не засяду за книгу, то и стимул пропадет, а тогда… Тогда, наверное, вправду начну медленно погружаться в пучину безумия. Бездна порой так манит! Ведь там… Не слушай меня, я несерьезно.

— Само собой! — бодро отозвалась я. — В общем, смотри: давай я буду сидеть с тобой, как мама? И молиться, как она. Я это хорошо умею! А ты садись за стол и пиши. Прямо с сегодняшней ночи.

— Нет, я еще не готов! — Отец, похоже, испугался. — Понимаю, ты хочешь, как лучше, но при тебе я нервничаю. А теперь беги в кровать. Я тоже ухожу.