Как же тяжело далась мне вчерашняя вахта! Сегодня немного легче, хотя иногда сосет под ложечкой и беспокойно ноет сердце. Что же мы сотворили: чудо или кошмар, о котором жутко вспомнить?
Последнюю главу я так и не дописала — не хватило сил. Чуть не задохнулась от жалости к себе, вспоминая капавшие на Элоизу слезы. Впрочем, рассказывать о поездке в Лондон больше и нечего.
Вернулись мы первым поездом. Почти всю дорогу я проспала. Дома тоже сразу уснула. Проснулась к обеду, а в замке ни души: Стивен уехал на ферму, отец — в Скоутни. Томас остался на выходные у друга, Гарри.
Стивен пришел в девять. Беспокоить меня не стал, отправился прямиком в кровать. Я писала на чердаке дневник. Заслышав во дворе его шаги, я сначала хотела встретить его внизу, по-доброму поговорить. Как назло, нужные слова не шли на ум. Чуть позже меня озарило: можно ведь просто намешать ему какао и поболтать о работе в кино. Я поспешила на кухню, но в крохотной спальне было уже темно.
В понедельник рано утром, сложив вещи в матросский сундучок, Стивен уехал в Лондон. Сундучок ему одолжила старая миссис Стеббинс, а той он достался от брата, сбежавшего в молодости на корабль юнгой. На станцию Стивена повез мистер Стеббинс. Я с ними не поехала — наверняка его захочет проводить Айви. Бедняге нужно хоть какое-то утешение. Пусть уж его утешит дочь Стеббинса, а не Леда; Айви действительно славная девушка.
— Ты только надолго не задерживайся, ладно? — улыбнулась я. — Возвращайся скорее в замок.
— Я не вернусь, — тихо проговорил Стивен, — даже если актера из меня не выйдет. Не вернусь никогда.
Я заверила его, что непременно вернется, но он лишь покачал головой и в последний раз оглядел спальню. Оба снимка — мой и миссис Колли — исчезли. На голой кровати лежало только аккуратно свернутое одеяло.
— Я прибрал здесь, тебе ничего делать не нужно, — сказал он. — Можете запереть комнату и забыть о ее существовании. Книги я вернул мистеру Мортмейну перед тем, как он уехал в Скоутни. Буду по ним скучать.
— Теперь ты сам сможешь их купить, — улыбнулась я.
Он ответил, что не думал об этом.
— С деньгами я все равно обращаться не умею.
— Главное — откладывай… На всякий случай, — предупредила я.
Стивен кивнул, а затем сказал, что ему, вероятно, скоро вновь придется кормить свиней.
С улицы донесся гудок клаксона: приехал мистер Стеббинс.
— Я тебя провожу, но по-настоящему лучше попрощаемся здесь, — проговорила я и, протянув руку, добавила: — Пожалуйста, поцелуй меня, если хочешь… я… хочу, если ты хочешь.
На миг мне показалось — поцелует…
Отрицательно мотнув головой, Стивен слегка пожал мою ладонь. Я попыталась взять матросский сундучок, но он вскинул его на плечо.
Мы вышли за ворота к автомобилю. Там уже крутилась Элоиза, деловито обнюхивая колеса. Закрепив багаж, Стивен нагнулся и поцеловал собаку в мордочку.
Пока машина катила по аллее, он ни разу не обернулся.
Перемывая после завтрака чашки и тарелки, я вдруг забеспокоилась: где же он собирается жить? Вновь остановится у Фокс-Коттонов? Наверное, Роуз скоро все узнает… (Сестре я отправила письмо тем же утром: признала свою вину и попросила прощения. С ответом Роуз явно не торопилась. Лишь сегодня днем от нее пришла странная телеграмма: «напишу, как только смогу» и «умоляю меня понять»; прямым текстом на извинения сестра не ответила, но, судя по подписи «Неизменно любящая тебя Роуз», простила.)
Почти весь понедельник я сидела над дневником и пролила столько слез, что не успела привести лицо в порядок к приходу Томаса.
— Ты что, ревела? — Он смерил меня недоуменным взглядом. — Да, пожалуй, в замке после Лондона тоскливо.
Прекрасно! Даже сочинять ничего не пришлось! Я согласно кивнула и пожаловалась, что грущу из-за отъезда Стивена, тревожусь о его будущем.
— За Стивена можешь не волноваться, — усмехнулся брат. — В мире кино он произведет фурор! По нему в деревне все девчонки сохнут. Вечно болтались по годсендской дороге, пытаясь его подловить. Поймешь еще, какое сокровище потеряла!
Я занялась чаем. Томас выложил рыбу.
— Отца можно не ждать, он перекусит в Скоутни, — сказала я.
— Да слугам уже наверняка надоело его кормить, — пробурчал брат. — Что он там делает дни напролет? Читает развлечения ради или что дельное задумал?
— О-о-о… кто бы знал… — вздохнула я.
— Гарри считает, ему нужно к психоаналитику.
Я чуть не рухнула от удивления.
— Гарри слышал о психоанализе?
— Его отец иногда об этом рассказывает. Он ведь врач, помнишь?
— И как, он верит в его действенность?
— Нет. Отзывается о методе крайне презрительно. А Гарри, напротив, психоанализ нравится.
Жаль, от интересного разговора пришлось отвлечься на приготовление рыбы.
За столом я вновь затронула эту тему и рассказала Томасу о давней — нашей первой — беседе с Саймоном у башни (хотя почти ничего из нее не запомнила).
— Досадно, что не расспросила его тогда, как следует. — Я задумалась. — Может, у отца Гарри есть какие-нибудь книги по психоанализу?
Брат пообещал узнать, между делом заметив, что благодаря браку Роуз, отцу теперь не обязательно писать романы.
— Томас, ты не прав! — воскликнула я. — Для отца это очень важно! И для нас тоже… Если его эксцентричные выходки последних месяцев не имеют конечной цели, значит… значит, он сходит с ума. А сумасшествие — это очень плохо! Для него самого, даже если не брать в расчет нежные дочерне-сыновние чувства.
— У тебя к нему нежные чувства? В своих я не уверен. То есть нельзя сказать, будто он мне не нравится…
И тут вошел отец. Я поздоровалась. Буркнув «привет», он двинулся наверх в спальню, но на середине лестницы остановился, окинул нас взглядом и быстро сбежал вниз.
— Не поделитесь угощением? — Он схватил двумя пальцами костистый остов рыбы.
В словах мне послышался сарказм — завуалированный упрек, что ничего ему не оставили. Но мы ведь не ожидали его возвращения! Я так и объяснила отцу, предложив взамен сварить яиц.
— Не нужно, я недавно пил чай, — ответил он и, расплескивая молоко, со скелетом рыбы в руке вышел через заднюю дверь во двор.
Абеляр обрадованно выскочил следом…
Когда разочарованный кот вернулся в кухню, мы с Томасом самым обидным образом хохотали: просто сгибались пополам от смеха!
— Бедняга Аб! — сквозь хохот проговорила я, скидывая Абеляру объедки. — Томас, перестань! Вдруг отец правда сойдет с ума? Тогда нам будет стыдно за свое бессердечие.
— Не бойся, все с ним в порядке… Просто немного перегибает палку, — отмахнулся брат. Внезапно в его глазах мелькнул испуг. — Только постарайся держать ножи подальше. Завтра я поговорю с отцом Гарри.
Однако на отца Гарри мы рассчитывали напрасно.
— Говорит, что он, слава богу, не психоаналитик, не психиатр и не психо-кто-то-там, — вернувшись вечером из школы, рассказал Томас. — Ему непонятно, зачем нам вообще нужно, чтобы отец писал. Он якобы как-то просматривал «Борьбу Иакова», но не понял ни слова. Гарри чуть не сгорел со стыда.
— Значит, Гарри понимает роман?
— Ну конечно! Я вообще впервые услышал, будто роман отца трудно понять. Словом, то, что для одного поколения китайская грамота, для следующего детский лепет. «Раз-два-три-четыре-пять, вышел зайчик погулять».
— И глава-лестница? — поинтересовалась я.
— Ах, эта! — Губы брата тронула снисходительная улыбка. — Отец просто развлекался. Где вообще написано, что нужно все понимать? Можно, и не понимая, получать удовольствие. Иногда даже большее. Я мог бы и догадаться— что отец Гарри нам не помощник, — ему бы сюжетец поувлекательней…
Я определенно недооценивала брата: всего несколько недель назад я отнесла бы его к той же категории — любителям «сюжетцев поувлекательней». А он, оказывается, в один присест проглотил сборник сложнейшей современной поэзии (книгу ему одолжил кто-то из учителей). Жаль, не дал мне почитать. Хотя я точно не люблю не понятное. Поразительно, до чего у него серьезный вкус. Не чета моему. И вот странность: при том, что он прекрасно разбирается в искусстве, эмоций оно у него не вызывает. Совершенно прозаичный парень. Таков брат почти во всем. Взрослое спокойствие и уверенность прибавили ему в моих глазах несколько лет; в последнюю неделю мне казалось, будто младшая из нас я. Впрочем, Томас в любой момент готов расхохотаться, подурачиться, как обычный школьник.
