— Стивен, это было бы замечательно! Само собой, обрадуюсь.

— Ладно, тогда попробую. Говорят, меня всему научат.

Вероятно, он действительно мог бы выучиться. У него прекрасный голос. Только когда смущается, начинает хрипловато бормотать себе под нос.

— Просто чудесно! — просияла я. — Может, в Голливуд попадешь.

Улыбнувшись, он сказал, что о подобном и не мечтает.

Когда мы допили чай, Стивен помог мне вымыть посуду и отправился на ферму Четыре Камня, на вечеринку к Стеббинсам. Готова спорить, Айви запрыгала от восторга, узнав, что его зовут сниматься в кино (хотя дальше разговоров дело не зашло).

Спать я легла рано, по-прежнему очень счастливая. Меня радовал даже стук дождя по крыше — ведь течи залатаны. Саймон постарался! Любое связанное с ним событие для меня особенно ценно; одно упоминание его имени посторонними — маленький подарок. Я сама нарочно затрагиваю нужные темы, чтобы произнести имя Саймона. И щеки сразу горят. Постоянно обещаю себе о нем не заговаривать, но при первой же возможности нарушаю слово.

Отец вернулся следующим утром; из портпледа у него торчал лондонский телефонный справочник.

— О господи, мы проводим телефон? — удивилась я.

— Конечно, нет!

Он с грохотом водрузил сумку на табурет, с которого она тут же кувыркнулась. Справочник и прочие книги высыпались на пол. Отец спешно затолкал их обратно, но я успела приметить очень занятный томик «Язык цветов», «Китайский для начинающих» и какое-то издание под названием «Почтовый голубь».

— А где тарелка с ивами? — спросила я как можно небрежнее.

— Уронил на вокзале Ливерпуль-стрит. Не беда, свою задачу она выполнила.

Он собрался было в караульню, но затем попросил стакан молока. Наливая молоко, я между делом поинтересовалась, ночевал ли он у Коттонов.

— Да, — ответил отец. — Мне отвели комнату Саймона. Кстати, он очень просил передать тебе привет. Сказал, ты устроила ему необыкновенный вечер.

— А куда ты ушел ночевать, когда он вернулся?

— Никуда. Остался в его комнате. А он отправился в гостиницу к Нейлу. Очень любезно с его стороны. Саймон очень добр… увы!

— Почему «увы»? — спросила я, протягивая ему стакан.

— Потому что Роуз этим пользуется, — вздохнул отец. — Впрочем, мужчинам вообще нельзя так сильно влюбляться, как Саймон. Сразу негодуешь на весь женский род.

Унося кувшин с молоком в кладовую, я бросила через плечо:

— А зачем негодовать? Роуз ведь тоже его любит.

— Правда? — Он как будто удивился.

Я замерла в кладовой: может, разговор на этом затухнет? Но отец снова меня окликнул.

— Кассандра, ты уверена, что она его любит? Мне, правда, интересно.

— Ну, она сама мне так сказала. А ты ведь знаешь, Роуз прямодушна.

Он на минуту задумался.

— Пожалуй, ты права. Лгать не в ее характере. Правдивость так часто идет рука об руку с жестокостью… Да… да… Если она говорит, что любит, значит, и в самом деле любит. Я наблюдал за ней вчера. Учитывая натуру Роуз, ее поведение вполне может свидетельствовать и о любви.

Отец допил молоко; я отнесла грязный стакан в раковину. Слава богу, можно, наконец, отвернуться, спрятать лицо…

— А как она вчера себя вела? — небрежно поинтересовалась я.

— Крайне равнодушно. Она так уверена в своей власти над Саймоном. Думаю, ей просто с собой не совладать. Она из тех женщин, которых нельзя слишком любить и баловать. Ласковое обращение пробуждает в них первобытную жажду грубости, на которую они и пытаются спровоцировать мужчин. Но если Роуз действительно его любит, то все сложится. Саймон умен, поэтому со временем определит нужную пропорцию кнута и пряника. Он не слабак — он чересчур влюбленный мужчина. А это всегда проигрышная позиция.

— О, не сомневаюсь, все образуется, — пробормотала я через силу и сосредоточилась на стакане. В жизни так усердно не натирала посуду!

К счастью, отец вновь засобирался в караульню и, проходя мимо, обронил:

— Рад, что мы откровенно поговорили. Мне теперь значительно легче.

А вот мне легче не стало. Отец так складно рассуждал, но я даже не обрадовалась его здравомыслию, даже внимания на это не обратила! Меня с головой поглотили собственные беды; сердце разрывалось от горя и чувства вины.

Разговор об отношении Саймона к Роуз напоминал пытку. Оказывается, не только чудо любви меня окрыляло — окрыляла меня робкая, смутная надежда на ответное чувство: вдруг после поцелуя Саймон поймет, что любит не Роуз, а меня?

— Ты — дура! — зло сказала я себе. — Даже хуже. Ты почти воровка!

И расплакалась. Утирая слезы платком, я почувствовала аромат духов. А ведь я так и не поблагодарила Роуз за подарок!

— Прежде чем писать ей письмо, нужно очистить совесть, — сурово произнесла я вслух. — А как очистить — известно. Все, что представляешь, никогда не сбывается. Поэтому иди-ка и всласть помечтай о любви Саймона. О том, как он женится на тебе вместо Роуз. Тогда уж точно ничего случится. И думать забудешь о том, чтобы отбить у сестры жениха.

Интересно, смогла бы я соперничать с Роуз на заре знакомства, когда борьба считалась бы честной? Ах, какой мне выпал шанс первого мая во время прогулки с Саймоном до деревни! Если бы я постаралась, пустила в ход все очарование! Нет, кокетство только смутило бы Саймона. Его и кокетство Роуз не впечатляло, пока он не влюбился в ее красоту, — и лишь тогда счел манеры сестры очаровательными.

Когда-то мисс Марси обронила: «Ну и помучает мужчин наша милая Роуз!» А ведь отец имел в виду то же самое! Роуз просто испытывает свою власть над Саймоном. Так бы и поколотила сестру!

И вот, намереваясь фантазировать о Саймоне, чтобы он никогда не взглянул в мою сторону, я решила заодно оттаскать за волосы Роуз. Совместить полезное с приятным.

Я разожгла огонь, поставила на плиту обед, подтащила к очагу кресло — и предоставила воображению полную свободу! Мне и без благородных жестов не терпелось помечтать.

Местом действия выбрала квартиру миссис Коттон; с балкона — якобы — открывался вид на Гайд-парк. Там мы с Саймоном и начали целоваться, потом перешли в комнату. Тут неожиданно вернулась Роуз и, застав меня в объятиях своего жениха, страшно рассвирепела. Или, об этом я фантазировала позже? Я столько всего навоображала, что образы, в конце концов, слились один с другим. Некоторые из них поистине чудесны, но описать подробности рука не поднимается — стыдно. Стыдно, горько и тоскливо. Мечты словно наркотик. Их хочется все больше, чаще, красочнее, увлекательнее… И так до тех пор, пока фантазия на несколько дней не отключится.

Как смотреть сестре в глаза после мысленных перепалок с ней и драк? Я ведь даже ногой ее пнула. При этом постоянно думаю, что с Саймоном она не по любви, а из-за денег. Бедная Роуз! В жизни я ее горячо люблю, терзаюсь угрызениями совести… а в мыслях смертельно ненавижу. Бред!

Возвращение с небес на землю в первый раз было ужасно. В тот миг я потеряла Саймона навсегда. Последующие фантазии на судьбу уже не влияли (и все равно страшно, когда утратившие смысл образы сменяются бессмысленной реальностью).

В таком настроении, разумеется, не до писем, однако после обеда я заставила себя взяться за бумагу. Допустим, это письмо героине романа. Я сообщила Роуз, как обрадовали меня духи, рассказала об Элоизе, Абеляре и мерзкой погоде. От дождя легко перешла к следующему: «К счастью, в канун дня летнего солнцестояния погода стояла прекрасная. Так здорово, что ко мне присоединился Саймон! Передай ему, вечер мне очень, очень понравился…» Великолепно! Полупризнание, как мне понравился поцелуй.

Отправив письмо, я вдруг забеспокоилась, не разгадает ли Саймон мой намек. Дорога от почты до дома превратилась в адскую пытку. А вдруг он давно рассказал о поцелуе Роуз, и они всласть посмеялись? Господи, до чего больно! Я даже застонала. До смерти захотелось упасть в грязь и биться головой о землю. Только на кого я после этого стану похожа? У меня хватило здравомыслия остаться на ногах, но дальше я не смогла ступить и шагу.