продолжалось, власть красных мундиров была жестокой, и народ возмущался больше

прежнего. Я отчужденно наблюдал две группы людей, угнетенных горожан, бросавших

ненавидящие взгляды на жестоких, недисциплинированных солдат. И, верный своему

долгу, я продолжал. Я работал, чтобы помочь выиграть эту войну, положить конец

оккупации и установить мир.

Я с пристрастием расспрашивал одного из моих осведомителей, негодника по

прозвищу Шмыгун — он часто шмыгал носом — и вдруг неподалеку заметил Коннора. Я

жестом попросил его подождать, пока я дослушаю Шмыгуна, и в то же время удивился,

зачем он тут. Что за дело может у него быть к человеку, который, по его мнению,

приказал убить его мать?

- Мы должны знать, что задумали лоялисты, если хотим положить этому конец, —

сказал я осведомителю.

Коннор не спеша приблизился и слушал, но это было неважно.

- Я пытался, — сказал Шмыгун, морща нос и поглядывая на Коннора, — но

солдаты толком ничего не говорят, кроме как: велено ждать указаний сверху.

- Значит, продолжай искать. И приходи, когда узнаешь что-нибудь стоящее.

Шмыгун кивнул и ушел, ступая беззвучно, а я глубоко вздохнул и повернулся к

Коннору. Секунду-другую мы стояли молча, и я рассматривал его — наряд ассасина как-

то совсем не шел ему, молодому индейцу с длинными черными волосами и

пронзительными глазами, глазами Дзио. Что в них кроется? Мне было неясно.

Стая ворон у нас над головами устроилась поудобнее и громко раскаркалась.

Патруль красных мундиров неподалеку, опершись на повозку, глазел на проходивших

прачек, отпускал непристойные шуточки и отвечал на их неодобрительные взгляды

грозными жестами.

- Победа уже близко, — сказал я Коннору и взял его под руку, увлекая его на

другую сторону улицы, подальше от красных мундиров. — Еще несколько хороших атак,

и мы положим конец гражданской войне и избавимся от Короны.

Легкая улыбка в уголках его губ свидетельствовала о некотором удовлетворении.

- И что вы планируете?

- Пока ничего — потому что находимся во мраке неведения.

- Я думал, у тамплиеров всюду глаза и уши, — сказал он со скрытой насмешкой.

Точно как мать.

- Были. Пока ты не начал их резать.

Он улыбнулся.

- Твой осведомитель говорил о приказах сверху. Значит, ясно, что делать: найти,

кто отдает приказы лоялистам.

- Солдаты подчиняются егерям, егеря командующим, значит… надо идти по

цепочке.

Я обернулся. Неподалеку все так же скабрёзничал патруль, позоривший военный

мундир, флаг и короля Георга. Егеря были связующим звеном между армейским

командованием и войсками и были обязаны держать красные мундиры в повиновении,

чтобы те не раздражали и без того озлобленное население, но егеря на улицах появлялись

редко, только при серьезных происшествиях. Ну, скажем, если убит какой-нибудь

красный мундир. Или два.

Я вынул из-под плаща пистолет и нацелил его на другую сторону улицы. Боковым

зрением я видел, как Коннор разинул рот, когда понял что я сейчас выстрелю в красных

мундиров, фиглярствовавших возле повозки. И я действительно наметил одного, который

все еще кричал непристойности какой-то женщине — она, шурша юбками, краснея и

низко опустив голову, торопилась пройти мимо. И я нажал курок.

Грянул выстрел, дневная тишина разлетелась в куски, и красный мундир отпрянул

назад, а между глазами у него зияло отверстие от пули и струилась темно-красная кровь.

Мушкет упал на землю, а рядом повалился убитый солдат. Красные мундиры сначала

растерялись настолько, что лишь вертели головами по сторонам, пытаясь понять, кто

стрелял. Потом они потянули с плеч свои ружья.

Я пошел на ту сторону улицы.

- Что ты выдумал? — вслед спросил Коннор.

- Убить побольше, чтоб егеря прибежали, — ответил я. — Они нас выведут куда

надо.

Один из солдат уже развернулся ко мне и атаковал меня в штыки, но я прошелся по

нему клинком, вспоров и ремни, и мундир, и живот. Тут же я уложил еще одного, а третий

отступил для большего простора назад и хотел уже вскинуть ружье, но уперся спиной в

Коннора и через миг уже сползал с его спрятанного клинка.

Стычка кончилась, улица, до этого многолюдная, враз опустела. Раздался набат, и я

подмигнул:

- Ну, вот, я же говорил, что егеря не заставят себя ждать.

Нам достаточно было изловить хотя бы одного — задача, которую я с

удовольствием предоставил Коннору, и он меня не подвел. Меньше чем через час мы

завладели письмом, и пока отряды егерей и красных мундиров носились взад и вперед по

улице, с остервенением пытаясь отыскать двух ассасинов («Да говорю тебе, ассасины. У

них были клинки гашишинов»), безжалостно вырезавших целый патруль, мы спрятались

на крыше и стали читать.

- Письмо зашифровано, — сказал Коннор.

- Не волнуйся, — сказал я. — Я знаю шифр. В конце концов, это ведь шифр

тамплиеров.

Я прочел и объяснил.

- Британское командование в растерянности. Братья Хоу ушли в отставку, а

Корнуоллис и Клинтон оставили город. Оставшиеся руководители назначили встречу у

развалин церкви Святой Троицы. Туда нам и следует отправляться.

2

Церковь Святой Троицы стояла на углу Уолл-стрит и Бродвея. Точнее, там стояли

ее остатки. Она безнадежно сгорела в Великом пожаре сентября семьдесят шестого —

настолько безнадежно, что англичане даже не пробовали устроить в ней казармы или

тюрьму для патриотов. Вместо этого они обнесли ее забором и использовали для таких

случаев, как, например, сегодня — для встречи командиров, на которую незваными

гостями спешили мы с Коннором.

И на Уолл-стрит, и на Бродвее было темно. Фонарщики сюда не заглядывали,

потому что фонарей здесь не было, во всяком случае, исправных. Как и всё вокруг на

расстоянии почти в милю, фонари стояли черные от копоти, с разбитыми стеклами. Да и

что им было освещать? Пустые глазницы близлежащих домов? Голые остовы зданий —

пристанище бродячих собак и птиц?

Вот над всем этим и высились руины Святой Троицы, и именно на нее мы и

забрались, устроившись на одной из уцелевших стен. Когда мы туда вскарабкались, я

вдруг понял, что мне напоминает это здание: увеличенную копию моего дома на площади

Королевы Анны, то, как он выглядел после пожара. Мы сидели в темной нише, ждали,

когда придут красные мундиры, и я вспоминал тот день, когда Реджинальд привел меня в

сгоревший дом, и как там все было. Как и церковь, мой дом остался после пожара без

крыши. И так же, как эта церковь, он был лишь пустой оболочкой, тенью былого. В небе

над нами перемигивались звезды, и я на мгновение засмотрелся на них, но меня тут же

вернул к действительности толчок локтем в бок, и Коннор показал вниз, где по

пустынным развалинам Уолл-стрит пробирались к церкви офицеры и солдаты. Они

приближались, и впереди отряда два солдата тащили тележку и вешали на черные и

ломкие ветки деревьев фонари, освещая путь. Они вошли в церковь и в ней тоже

развесили фонари. Они быстро прошли между полуразрушенных церковных колонн, уже

поросших сорной травой и мохом — словно природа предъявляла права на эти руины — и

повесили фонари на купель и на аналой; потом они встали в сторонке, и следом вошли

делегаты: три командира и отряд солдат.

И мы стали вслушиваться в их разговор, но всё бестолку. Я сосчитал солдат: их

было двенадцать. Не сказать, чтоб уж слишком много.

- Они говорят всё вокруг да около, — шепнул я Коннору. — Сидя здесь, мы ничего

не узнаем.

- И что ты предлагаешь? — спросил он. — Спуститься вниз и потребовать ответа?

Я глянул на него. Усмехнулся.

- Именно.