верхнюю часть в щепки.

Наверное, с моей стороны это было безрассудство. Наверное, надо бы извиниться

перед Коннором — и конечно, перед капитаном Фолкнером — за ущерб, причиненный их

кораблю.

Но я не должен был его упустить.

2

На какой-то миг повисла мертвая тишина, только слышалось, как океанская волна

шлепает в борт корабельными обломками да тяжко вздыхает натруженный, утомленный

шпангоут. Над головой трепыхались от легкого ветра паруса, но сами корабли были

неподвижны, словно обессилели от удара.

И так же внезапно обе команды, пришедшие в себя, взорвались криками. Я

опередил Коннора, бросился на нос «Аквилы» и перемахнул на палубу шхуны

Бенджамина, а там ударом опорного крюка убил первого же матроса, поднявшего на меня

оружие, добил его клинком и столкнул корчившееся тело за борт.

Какой-то матрос попытался удрать в люк, я догнал его, выдернул наружу и всадил

ему в грудь клинок. Бросив прощальный взгляд на совершенные мной опустошения, на

наши сцепившиеся корабли, медленно дрейфовавшие в океан, я спустился в люк и

захлопнул за собой крышку.

Сверху неслось громыхание ног по палубе, приглушенные крики, выстрелы и

деревянный стук падавших тел. А внизу была неожиданная, влажная, почти жуткая

тишина. Слышалось плесканье воды и шлепанье капель, и я понял, что шхуна дала течь. Я

дернул деревянную распорку, она вдруг накренилась, и вода хлынула сплошным потоком.

Сколько еще шхуна продержится на плаву? Я прикинул.

В общем, я узнал то, что скоро узнает и Коннор: что никаких припасов, за

которыми мы уже столько времени гоняемся, нет и в помине — во всяком случае, на этом

корабле.

Я осмысливал это и вдруг услышал шум и, обернувшись, увидел Бенджамина

Черча — с пистолетом, который он наставил на меня двумя руками.

- Привет, Хэйтем, — прохрипел он и нажал курок.

Он был неглуп. Я знал это. Потому-то он и выстрелил сразу, чтобы уложить меня

наверняка, пользуясь внезапностью нападения; и даже целился он не строго по центру, а

чуть-чуть вправо, потому что я правша и, естественно, уклоняться буду в правую сторону.

Но и я тоже все понял, потому что учил его именно я. И его выстрел пришелся в

корабельный корпус, потому что я уклонился, но не вправо, а влево, сделал перекат и

встал на ноги и набросился на него, а он даже не успел выхватить шпагу. Я вырвал у него

пистолет вместе с клочком рубашки и швырнул в сторону.

- У нас была мечта, Бенджамин, — прорычал я ему в лицо. — Мечта, которую ты

попытался погубить. И вот за это, мой дорогой бывший друг, ты заплатишь сполна.

Я бил его. Коленом в пах — и он согнулся в три погибели, задыхаясь от боли;

кулаком в живот и в челюсть — и два его окровавленных зуба запрыгали по полу.

Я дал ему упасть, и он упал туда, где уже было изрядно сыро, и лицо его покрылось

брызгами от прибывавшей забортной воды. Корабль кренился, но мне теперь было все

равно. Бенджамин попытался подняться на четвереньки, но я повалил его ударом сапога и

пинал до тех пор, пока он не начал задыхаться.

Я схватил конец троса, поднял Бенджмаина на ноги и быстро примотал к бочке.

Голова у него поникла, на деревянный настил медленно, тягучими нитями, спускались

кровь, слюни и сопли. Я встал рядом, взял его за волосы и заглянул ему в глаза, а потом

врезал ему кулаком по морде и услышал, как хрястнула у него переносица, и я отступил

назад, отряхивая кровь с пальцев.

- Хватит! — крикнул у меня за спиной Коннор.

Я обернулся. Он переводил взгляд с меня на Бенджамина, и ему было противно.

- У нас здесь другие цели, — сказал он.

Я покачал головой.

- Но, похоже, что разные…

Но Коннор, ступая по воде, которой набралось уже по щиколотку, протиснулся

мимо меня к Бенджамину. У Бенджамина в заплывших от кровоподтеков глазах была

ненависть.

- Где украденный тобой груз? — требовательно спросил Коннор.

Бенджамин в ответ плюнул.

- Да пошел ты.

И вдруг, невероятно, но он запел: «Правь, Британия!»

Я шагнул к нему.

- Заткнись, Черч.

Его это не остановило. Он продолжал горланить.

- Коннор, — сказал я, — спрашивай, что тебе нужно, и давай закончим с этим.

Коннор взвел клинок и поднес его к горлу Бенджамина.

- Еще раз, — сказал Коннор. — Куда ты дел груз?

Бенджамин глянул на него и моргнул. На мгновение мне показалось, что он начнет

оскорблять Коннора и плеваться, но вместо этого он заговорил:

- Он там, на острове, ждет отправки. Но у тебя нет на него прав. Он не твой.

- Да, не мой, — сказал Коннор. — Этот груз предназначен людям, которые думают

не только о себе, которые сражаются и умирают за то, чтобы избавить мир от вашей

тирании.

Бенджамин грустно улыбнулся.

- Не те ли это люди, что стреляют из мушкетов, сделанных из английской стали? И

перевязывают раны корпией, возделанной руками англичан? Неплохо устроились: мы

работаем — они пожинают плоды.

- Ты выкручиваешься, чтобы оправдать свои преступления. Словно это ты

невинный агнец, а они воры, — возразил Коннор.

- Смотря как на это смотреть. Нельзя прожить жизнь праведно и честно, не

навредив никому. Думаешь, у Короны нет повода? Нет права считать себя обманутой? И

ты знаешь это лучше других, раз уж борешься с тамплиерами — они ведь тоже мнят себя

справедливыми. Вспомни об этом, когда будешь кричать, что действуешь ради общего

блага. Твои враги не согласятся с этим — и не без причины.

- Слова твои, может быть, искренние, — прошептал Коннор, — но это не делает их

правдой.

И прикончил его.

- Ты молодец, — сказал я, когда подбородок Бенджамина склонился к груди, а его

кровь смешалась с водой, которая все продолжала прибывать. — Для нас обоих его смерть

— благо. Пойдем. Я ведь нужен тебе, чтобы забрать с острова груз?..

16 июня 1778 года

1

Я не виделся с ним уже несколько месяцев, но отрицать не буду: вспоминал я его

часто. И задавался вопросом: что за общее будущее может быть у нас? У меня, тамплиера

— выкованного обманом, в горниле предательства, но все же тамплиера — и у него,

ассасина, созданного для того, чтобы истреблять тамплиеров.

Когда-то давно, много лет назад, я мечтал в один прекрасный день объединить

ассасинов и тамплиеров, но тогда я был молод и наивен. Мир еще не показал мне своего

истинного лица. А его истинное лицо неумолимо, беспощадно и жестоко; первобытно

жестоко и бесчеловечно. Места для мечты там нет.

Но он снова пришел ко мне, и хотя он ничего не сказал — во всяком случае, пока

— мне почудилось, что в его глазах теплится та же наивная мечта, через которую когда-то

прошел я сам, и она-то и заставила его найти меня в Нью-Йорке, чтобы получить ответы

или чтобы рассеять какие-то сомнения, терзавшие его.

Может быть, я был неправ. Может быть, этой юной душе все-таки свойственны

сомнения.

Нью-Йорк все еще оставался под пято й красных мундиров, отряды которых

маршировали по улицам. Прошло уже почти два года, но никто так и не был привлечен к

ответственности за тот пожар, из-за которого город впал в прокопченную, сажей

пропитанную тоску. Некоторые кварталы так и стояли необитаемые. Военное положение