Жена викария убрала под чепец выпавшие пряди волос.

— Говорю, она… В общем, мы слышали ее, все слышали. Кричала с лестницы, что пойдет сама, если отпустят отца. Конечно, как только ее потеряли из виду…

Я огляделся по сторонам. Толпа уже начала расходиться. Мои губы бесплодно двигались, будто лишенные дара произносить слова.

— Это ведь несправедливо — избивать человека за грехи его дочери, — сказала жена викария. — Да?

Я посмотрел на нее пристальным взглядом.

— Грехи?

— Она даже ничего не сказала, когда они зачитали ей приговор. Когда ей сказали, что она ведьма и убийца, она не сказала им, что они неправы. Люди предвидели, что так и будет, — молодая девица, которая думает, будто может идти дорогой мужчин, когда ей пора выходить замуж и быть помощницей мужа в домашних делах.

— Миссис, — ответил я, — клянусь Богом, если у женщины есть способности…

Но ее лицо уже погрузилось в выражение пустоты и целомудренного безразличия, которое я так часто видел в этой разобщенной стране.

Из сердца города донеслись вопли и злые насмешки.

— Вы могли сейчас быть покойником.

Коренастый, бескомпромиссный, чернобородый, сэр Питер Кэрью, предводитель рыцарства, пытался сокрушить меня своим презрением.

— Валялись бы сейчас, как падаль в грязной луже. Это вы понимаете?

Я молчал.

— И все ради какого-то знахаря и его ведьмы, — не унимался Кэрью. — Рассказы о вашей учености, похоже, сильно преувеличены. У вас мозги мягкие, как кусок дерьма.

Питер Кэрью и его спутники приехали около полудня из Тонтона, где они задержались на ночь. Он, Дадли и я сидели в гостиной «Джорджа» одни, и на столе перед каждым из нас стояло по бутыли ядреного сидра. К своему напитку я даже не прикоснулся. Сделав глоток, Кэрью выплюнул его на каменный пол.

— Уж не думаете ли вы, что в этой дыре все как в Лондоне?

— При нынешнем состоянии города, — заметил Дадли, — любой усомнился бы в этом.

— Я только хочу сказать, что закон тут с острыми зубами, лорд Дадли. С острыми зубами.

Остывающий пот холодил мне кожу. Одетый лишь в то, что осталось от потрепанного полотна ночных видений, я несся очертя голову по улицам города мимо церкви Крестителя, пока дьявольский холм не встал на моем пути. Я был почти убежден, что, догнав их, смогу остановить. И вернуть ее.

Но они исчезли. Вместе с ней, и я теперь просто жаждал наброситься на Кэрью и повыдергать ему бороду, прядь за прядью.

Дадли предупредил меня грозным взглядом. Он полагал — и, должно быть, не без причины, — что Кэрью только и ждал подходящего повода, чтобы швырнуть меня на каменный пол.

Поэтому я сохранял спокойствие.

— Я так понимаю, сэр Питер, что до роспуска монастыря правосудие в городе отправлял аббат. Сколько ведьм он изловил?

Дадли сердито посмотрел на меня.

— Это не дело, — сказал я. — Файк возомнил себя божьим ставленником для надзора за религиозным культом в городе, и это опасно…

— Для надзора за колдовством, — перебил меня Кэрью.

Сегодня я больше не желал ввязываться в бесполезные споры о том, что считать колдовством.

— Послушайте, доктор, — сказал Кэрью. — Насколько известно мне, никто из тех, кто предстал перед судом за колдовство, не был совершенно безвинен.

— Просто…

— Выслушайте меня. Этого требует народ. Люди не могут удержаться от того, чтобы не прикоснуться к божественному. — Опустив руки на колени, он откинулся на спинку стула. — В наших краях, доктор, жизнь и религия, с тех пор как мы послали подальше первосвященника Рима, стали простыми и непритязательными. По субботам ходишь в церковь, стоишь там часик на коленях, думаешь, с кем проведешь следующую ночь, и — если ты не викарий и не епископ — идешь по своим делам. У меня нет времени на тех, кому этого мира, пока они пребывают в нем, недостаточно. Что же касается вашей ведьмы…

Он с отвращением отвернулся. Дадли опустил веки, и выражение его лица сказало мне: «Не заводись». С улицы донесся шум, и Дадли вздрогнул, покосился на окно, но не сдвинулся с места.

— Я только хотел сказать, Кэрью, — елейно произнес он, — что если она и прибегла к помощи демонов, чтобы выгнать мою лихорадку, то это намного лучше пиявок.

Он не имел в виду ничего дурного, однако упоминание о демонах было лишним. Голоса на улице продолжали кричать, и я не удержался: встал и подошел к окну, но стекло было скверным и мутным. Оба моих собеседника остались сидеть.

— Я был о вас лучшего мнения, — сказал Кэрью. — В самом деле, какая была бы польза для человека с репутацией колдуна прилюдно выступать в защиту признанной некромантки?

Я тяжело опустился на стул.

— Джона никто здесь не знает, — резко заметил Дадли. — Но если его имя стало бы всем известно, то я знаю, от кого…

— Почему некромантка? — перебил его я.

Кэрью наконец повернулся ко мне и расплылся в широкой бородатой улыбке, обнажив черный просвет на месте выбитого зуба.

— Вы ничего об этом не знаете, доктор?

— Мы оба об этом не знаем, — быстро отозвался Дадли.

— Это при том, что убили вашего слугу? Ах да… вы ведь, кажется, захворали, милорд?

— Сейчас мне уже лучше, Кэрью.

— Некромантия, — заметил я.

— Я, конечно, не такой знаток, как вы, доктор, но если свежий труп используется для приманки духов…

— Какие имеются доказательства, что эта женщина причастна к убийству?

— У нас есть орудия убийства! На них осталась кровь!

— Так, но чья это кровь? Это инструменты ее отца, кажется? А он в ту ночь проводил операцию.

Кэрью посмотрел на меня с любопытством.

— А почему, позвольте спросить, вас это так беспокоит, доктор?

Я стоял на зыбучих песках, но мне уже было все равно.

— Я скажу почему, — начал я, но вмешался Дадли.

— Я отвечу, Кэрью. Потому что пришло новое время. Потому что и королева, и Сесил против религиозных преследований.

— Королева еще молода, — тяжело произнес Кэрью. — И однажды она поймет: то, что вы называете преследованием, а я называю порядком, есть единственное средство удержать под каблуком мятежников, которые пока еще в состоянии низвергнуть ее. К тому же это еще и расследование убийства.

— Убийства, которое используют, чтобы спровоцировать охоту на ведьм. Обвинить в убийстве проще всего, и мы знаем, как часто это делалось в прошлом. Но мы живем в просвещенное время, и прогресс человеческих знаний позволяет объяснить то, что когда-то отметалось, как ведовство…

Дадли с шумом подтащил бутыль сидра, отхлебнул, поморщил лицо и обтер губы.

— Два дня назад, — сказал он, — я думал, что умираю, но знание трав помогло этой женщине излечить меня. Так что, можно сказать, ее арест больше всего меня беспокоит.

Я посмотрел на Дадли взглядом признательности, но он спрятал глаза.

— Ну, а что, если я скажу вам еще кое-что? — возразил Кэрью. — Если я сообщу вам о других мертвецах, вырытых из могил?

— Где?

— За церковью Святого Бениния, как мне сказали. Мертвецов вырыли ночью.

Я вспомнил, что Файк говорил об этом. Упоминал некромантию. Все это не нравилось мне, но я не мог показывать свои чувства.

— И как связана с мертвецами эта женщина?

— Вам лучше поговорить с Файком.

— Аббатство в твоем ведении, Кэрью, — заметил Дадли.

— Но закон — в его, — ответил Кэрью. — Прошу извинить меня — кажется, я должен еще осмотреть труп. В своем аббатстве.

Мы с Дадли проводили Кэрью в аббатство. Внутрь надворной постройки, где лежал труп Мартина, я не входил. Кэрью формально осмотрел мертвеца и, с выражением исполненного долга, ушел. Позже Дадли признался мне, что не стал говорить Кэрью о наших подозрениях насчет пыток. Теперь мой друг соглашался со мной в том, что нам не следовало доверять верноподданническим заверениям этого человека. Невольно мне вспомнились слова несчастного Мартина Литгоу, которые он сказал мне накануне нашего приезда в Гластонбери, когда Кэрью упрекнул меня за то, что я никогда не служил своей стране с оружием в руках. «Этот сукин сын слишком часто воевал под чужими знаменами, доктор Джон».