Ignis Sacer.[17]

Об этой малораспространенной, но страшной форме чумы мне рассказывали во Франции в прошлом году. Тогда умерло много людей, но скорее от самой болезни, чем от ее воздействия на рассудок. Выжившие говорили о видениях, одновременно ужасных и великолепных.

Священный огонь.

Болезнь вызывала жжение внутри тела: страшные мучения, конвульсии, полная потеря контроля над движениями. Монгер назвал это танцем. Описание хорошо соответствовало тому, что случилось во Франции, где разносилась молва о гневе Господнем, посланном на людей за неверие. Я не читал о болезни в книгах и потому не доверял разговорам, посчитав их преувеличением, нацеленным на то, чтобы посеять страх и заставить людей подчиниться религиозным догматам.

Нел расстелила на столе чистую белую скатерть, выложила на нее маленький нож и деревянную ложку. Потом появилась склянка с водой, которая краснела при взбалтывании. Вероятно, воду взяли из Кровавого источника. Еще на скатерти были хрустальный кубок, полоска бумаги, яблоко и маленькая деревянная чашечка.

Нел вынула пробку из глиняного горшочка.

— Расскажите мне, что это такое, — попросил я.

— Порошок? Это основа, сделанная из грибов. Такие растут на злаках. В данном случае на ячмене. Гриб свисает с него черным ушком. Мама толкла его в ступке вместе… с другими травами.

— Она показывала вам, как готовится снадобье?

— Никогда. Я целый год училась делать его правильно — заставили обстоятельства. Надо было облегчить страдания нашей соседки, Эллис, — ее мучили головные боли. По ночам бедняжка стонала так, что просыпалась вся улица. Действительно, были какие-то странные крики в ту ночь, когда Эллис приняла… — Нел вдруг подняла глаза на меня. — Вы уверены, что хотите попробовать?

Я ответил решительным кивком. У меня не будет другого шанса испытать действие снадобья, когда Дадли поднимется на ноги и снова будет крутиться вокруг меня.

— Кто знает, — сказал я. — Может, зелье еще и не окажет на меня никакого действия.

Потом я рассказал Нел о своем опыте приготовления отвара из измельченных грибов, собранных Джеком Симмом в нашем саду. Эти крошечные грибы появляются осенью.

— Вы делали это в Лондоне?

— В своей библиотеке в Мортлейке. Думал, что в окружении мудрости древних действие отвара могло бы… Почему вы улыбаетесь?

— Просто так, доктор Джон. Просто так.

Пожалуй, я сам улыбнулся бы. Если бы Монгер не сказал мне, что «действие снадобья может изменяться в зависимости от места, где его принимают».

— Где лучше всего его выпить? — поспешил спросить я, боясь, что могу передумать. — Я должен принять его на свежем воздухе?

— В грозу? Думаю, это неподходящий момент. Я слышала, как одному человеку струи дождя показались градом стрел. — Она посмотрела на меня. — Вы потеряете контроль над собой.

— Разве не в этом суть?

— Просто вы создаете у меня впечатление человека, для которого полное самообладание…

— …возможная причина, — произнес я почти шепотом, — всех моих недостатков. Не на это ли вы намекали сегодня?

Но живущий во мне ученый уже размышлял о возможности дальнейшего исследования зелья, если удастся увести хоть немного его с собой в Лондон. Не я ли уже задумывался о том, как могло бы изменяться действие снадобья в зависимости от времени года или положения звезд в момент его приема?

Нел Борроу склонилась над столом, насыпая ложечкой смесь из горшочка на полоску бумаги.

— Количество должно быть очень маленьким, едва заметным неопытному глазу, иначе последствия… Одному Богу известно, сколько проглотил тот юноша из Сомертона. — Она подняла глаза. — Вы слышали когда-нибудь о болезни, которой дали название «огонь святого Антония»?

— Так вы слышали о ней?

— Не знаю только, почему ее так называют. У святого Антония бывали видения?

— Кажется, у всех святых бывали видения.

— Да, — согласилась она, — но видения, которые являются в результате приема снадобья… Такие ли видения вы бы назвали святыми?

— Не знаю, — ответил я. — К тому же в них может скрываться ересь.

Последовала тишина, стих даже дождь. Или так только казалось из нашей священной обители.

— Разве невозможно… — Нел Борроу поднесла склянку к свечному пламени, и жидкость стала янтарной. — …чтобы чувства под воздействием трав пробуждались к общению с духовным миром?

Теперь жидкость окрасилась в красновато-золотой цвет. В свете пламени глаза Нел засияли янтарно-зеленым блеском. Дождь, точно предупреждая, вновь застучал в окно, когда она подняла пальцами полоску бумаги и высыпала порошок в деревянную чашечку. Добавила туда немного воды и еще чуть больше налила в хрустальный кубок.

Что увижу я сквозь дно кубка? Путь к Богу? Или дорогу в ад?..

И что — о мой Бог, — что же скрывалось за блестящими глазами из изумруда?

То, что происходило потом, чем-то напоминало мессу, которой я по-прежнему верен, ибо в ней, несомненно, заключена древняя алхимическая формула высшей трансформации.

Нел передала мне кубок.

— Это из Кровавого ключа. А это… надо держать в руке.

Камень. Светло-коричневый окатыш, как будто со дна реки, величиной с куриное яйцо. В моей руке он давал ощущение прохлады.

— Что это?

— Я нашла его внутри башни на дьявольском холме. — Нел разрезала ножом яблоко на две половины. — Это удержит вас на земле.

Я кивнул и, держа камень в руке, поднес кубок к губам.

— Погодите, — остановила меня она.

Я поставил сосуд, пролив немного жидкости на поверхность стола.

— Вы боитесь, — сказала Нел. — У вас дрожат руки.

— Холодно.

— Нельзя это пить, если боишься. — Она взяла меня за руку, и я даже вздрогнул от тепла и энергии ее пальцев. — Джон… Мне кажется… я думаю, вам не надо этого делать. Кому, как не вам, должно быть известно, что есть и другие пути. Подумайте над этим.

— Не я ли думаю слишком много?

— Чего вы не рассказали мне? — спросила она.

Мне ужасно хотелось перевернуть свою руку, чтобы пожать ее пальцы, ее ладони, но лицо Нел было таким серьезным. Вместо этого я сделал глубокий, медленный вдох, и плохие воспоминания поднялись наружу.

— Мне снятся сны, — прошептал я. — Все время одни и те же сны.

Я не стал рассказывать дальше. Не стал говорить о снящемся мне костре, о моих обугленных руках и ногах, лежащих на пепелище. Я будто отделился от самого себя, хотя, наверное, не совсем так, как описывала это состояние Нел. Я вспомнил шествие горожан, которое наблюдал на днях у церкви Иоанна Крестителя. Все эти люди тогда показались мне актерами, игравшими пьесу. Их тела изображали обычную жизнь, но подлинная жизнь этих людей велась где-то на ином уровне. Теперь я чувствовал, что и сам становлюсь частью этой игры. Я словно получил разрешение проникнуть в иную реальность.

— Послушайте… — Нел наклонилась ко мне. — Есть другие пути. Мы вместе найдем их.

Она потянулась за кубком, но я схватил его раньше и выпил все без остатка.

Гром понемногу стихал, но буря, возможно, лишь начиналась.

Я сидел на краю кровати, и мы говорили. Вернее, говорила Нел. Я только сидел и слушал тихую, печальную музыку ее голоса. Она рассказывала мне о своем отце, о том, как он, после казни ее матери, погрузился в работу, спеша каждую ночь на помощь больным и больше не задерживаясь подолгу в опустевшей постели.

Трагедия их семьи отразилась болью в моем сердце и настолько потрясла меня, что я пустил слезу.

— Вот так раз, — пробурчала Нел Борроу. — А что вы делаете, доктор Джон, чтобы отвлечься от повседневных забот?

— От забот? — Выдавливая улыбку, я вытер слезы рукавом. — Ничто меня не тревожит, если я занят работой. Ваша мать волновалась о чем-нибудь, когда ухаживала за садом?

— У нее… — Она задумчиво улыбнулась. — Было две сотни разных трав. Они требовали много внимания. Если бы жизнь состояла лишь из труда и мы могли бы работать не покладая рук…