поворачивал голову вслед за любой из них, стоило одной из наставниц пройти по коридору, чего уж говорить о мальчишках… Хотя и девчонки не оставляли вниманием ни ту ни другую: вот уж кипели страсти, когда в бессмысленном споре сталкивались их поклонницы! Единственное, что примиряло спорщиц, так это то, что объекты их обожания заслуживали восхищения без всяких оговорок. Правда, Деора была чуть выше и сдержаннее, зато когда двигалась, словно переливалась от шага к шагу, изгибалась кошкой. Пайсина тоже так умела, но только во время поединков. В остальное время она двигалась как девчонка, отец которой с ранних лет дал ей на откуп коня, тяжелый доспех, меч и предложил множество испытаний, которые его дочь прошла с блеском, не растратив ни юношеского задора, ни детской бесшабашности. Конечно, ничего подобного Пайсина о себе не рассказывала, она вообще не была расположена к долгим разговорам, но вовсе ничего не придумывать о второй женщине-наставнице Приюта Окаянных воспитанники не могли. Правда, среди стражей Стеблей имелась еще черноволосая Крайса, кухней и лекарской заведовала немолодая, но умная и восхитительная Хила, а на конюшне властвовала маленькая и обаятельная Капалла, но если трое последних и поучали воспитанников, то уж не в такой степени, как Деора, и тем более Пайсина, которая властвовала над ними самими, потому как занималась всем, связанным с владением собственным телом и любым видом оружия, которое могло попасть в руки ее подопечных.

К тому же Пайсина была не просто красива, она была еще и мила. В отличие от Деоры, которая делила цвета на черный, белый и, в крайнем случае, красный, Пайсина не придавала особого значения ни одному из них. Глаза у нее были ядовито-зелеными, но в ясный день на приютской площади они как будто становились ярко-голубыми, во время занятий в среднем зале – таинственно-серыми, а когда сияли в прорези боевого шлема – сверкали лиловым. Ее волосы, которые ей приходилось во время занятий стягивать тугим узлом или заплетать в косу, то напоминали цветом сжатый в жаркий осенний день пшеничный сноп, то вспыхивали медовыми искрами, то стекали на плечи волнами благородной патины. Все прочее, включая ее изящество, стройность, силу и быстроту, заслуживало если не обсуждения, то уж во всяком случае долгого вздоха и томительного молчания. Надо ли говорить, что всякое наставление прекрасной воительницы воспринималось ее подопечными со всем вниманием?.. Тем более что удивляла она своих воспитанников почти ежедневно. Но все это стало правилом чуть позже.

Гаота появилась в Приюте на два месяца позже тех, кто приступил к обучению с начала осени. Точнее, не появилась, а очнулась, пришла в себя с появлением Юайса. Правда, она быстро нагоняла упущенное, тем более что наставники то и дело возвращались в своих поучениях к сказанному ранее, а то и предлагали воспитанникам предъявить усвоенные ими навыки или полученные знания, но наставления Пайсины Гаота не пропустила.

Во-первых, Пайсина появилась в Стеблях позже прочих, лишь за месяц до прибытия Юайса и немногим раньше самой Гаоты. Во-вторых, как шушукались между собой воспитанники, она была ранена и истерзана так, словно только что вырвалась из ожесточенной схватки. Во всяком случае, на первое наставление, на котором Гаота уже почти была сама собой, Пайсина пришла с подвешенной на тугой повязке рукой и с заживающими ссадинами на лице. В?третьих, весь первый месяц пребывания в Приюте Пайсина потратила не на занятия с воспитанниками, а на изучение крепости. По рассказам, она шаг за шагом обходила все галереи и коридоры, заглядывая в каждую келью и даже простукивая стены и колонны. Затем она выбиралась наружу и оглядывала крепость со стороны пропасти, проходя по несколько раз в день все четыре предела, из которых при ее появлении дал о себе знать только последний, да и тот всего лишь сумел заставить идти кровь из ее носа, чего она словно вовсе не заметила. Вдобавок, как говорили, она обошла окрестности Стеблей на многие лиги. Наконец, она спускалась в пропасть по веревочной лестнице, поднималась в горные неудобья за крепостью, где на крутых склонах огородник приюта, седой Ориант, пытался развести что-то вроде леса; во всяком случае, ежедневно таскался по камням с ведром, поливая натыканные тут и там саженцы бейнских кедров. И напоследок Пайсина с лампой облазила все подземелья и прорубленные в скалах ходы, которые были расчищены едва ли на десятую часть и куда тот же Брайдем строго-настрого запрещал забираться воспитанникам, но только по причине опасности обвалов и нахождения в древней пыли какой-нибудь заразы. Хотя тот же Гантанас иногда шептал на своих занятиях, что на самом деле Брайдем беспокоится за секреты Стеблей, главный из которых заключается в том, что никто так и не объяснил, на чем держится столько столетий магия этой крепости, если ни одна из остальных шести крепостей не сохранила даже ее тени. «Во всяком случае, на первый взгляд», – неизменно добавлял Гантанас, явно посмеиваясь над воспитанниками, для которых после этих слов самым интересным и увлекательным казались затхлость, прохлада и тьма таинственных подземелий.

Вот там-то Пайсина и разыскала то, что сама назвала средним залом. Как она потом объяснила, если опуститься еще ниже, то велика вероятность найти еще и залы, и кельи, и подземные ходы, но так как найденное ею помещение находится на полпути от трех башен к непознанным гротам, пусть оно и будет средним.

Зал, который она нашла, не был завален. Он скрывался за потайной дверью. Если бы Пайсина, вися на лестнице над пропастью, не высмотрела ряд узких – шириной не более в две ладони – бойниц, скрывающихся в складках скал, вряд ли бы ей пришло в голову не только простукивать стену, но и приглашать в длинный, давно уже очищенный коридор Гантанаса. Почему-то ей понадобился именно он – наставник по истории, хронологии, языкам, каллиграфии и прочим наукам, которые, как казалось многим воспитанникам, были впору будущим писцам или мытарям, а не тем, кем числил себя каждый из них – будущим воинам и магам. Так или иначе, но именно после визита вниз Гантанаса Пайсина объявила начало порученных ей занятий, и эти занятия состояли как раз в мытье огромного – две сотни на полсотни шагов – сводчатого зала с примыкающими к нему комнатами и комнатушками, в проверке сводов и полуколонн, в расчистке барельефов, навеске дверей и последующей побелке всего этого обширного великолепия, потому как, по словам Пайсины, ей нужен был свет и еще раз свет, а когда понадобится темнота – достаточно будет повязки на глазах или плотных занавесей на узких окнах. В прилегающих комнатах, где нашлось множество древнего и малопонятного барахла, удалось сделать не только кладовые, но и помывочные, тем более что