В таких вот местах, в таком вот открытом космосе и появлялись крысодраконы. Андерхилл искал опасность, готовый, едва найдет, метнуть Леди Май прямо на нее.

Внезапно его пронизал ужас, острый, как боль от перелома руки или ноги. Это Вест только что нашла нечто огромное, длинное, черное, заостренное, прожорливое, леденящее душу. И Вест метнула на это Капитана Гава.

Андерхилл попытался сохранить ясную голову. «Берегитесь!» — телепатически крикнул он остальным, начиная в то же время перемещать Леди Май.

С какого-то места на поле боя в его сознание ворвалась хищная ярость Капитана Гава — это персидский кот, подлетая к скоплению пыли, угрожавшей кораблю и людям внутри него, бросал световые бомбы.

Хоть и не намного, но Капитан Гав промахнулся.

Скопление пыли перестало быть похожим на электрического ската и приобрело форму копья.

Длилось все это меньше трех миллисекунд.

Папаша Мунтри говорил вслух, и казалось, что звуки речи вытекают из его уст так же медленно, как из кувшина с толстыми стенками течет застывшая патока:

— К-а-п-и-т-а-н…

Но Андерхилл уже знал, что он скажет: «Капитан, скорей!»

До того, как Папаша Мунтри договорит свою фразу, бой кончится.

Теперь в игру вошла Леди Май.

Вот когда нужна молниеносная реакция Партнера — она и решает все. Леди Май реагировала на опасность быстрей, чем он. Огромная крыса, несущаяся прямо на нее, — вот что такое была для Леди Май эта опасность.

Световые бомбы Леди Май бросала с недоступной для него точностью.

Он был связан с ней, но угнаться за ней не мог.

Сознание Андерхилла приняло страшную рваную рану, нанесенную столь непохожим на человека врагом. Никто на Земле не знал подобных ран, этой раздирающей, безумной боли, начинавшейся с ощущения ожога в пупке. Он почувствовал, что его корчит.

Но еще ни одна мышца у него не успела дернуться, когда Леди Май уже нанесла их общему врагу ответный удар.

Через равные расстояния на общем протяжении в сто тысяч миль вспыхнули пять световых ядерных бомб. Боль исчезла.

Он пережил мгновение страшного в своей свирепости, чисто животного восторга, охватившего Леди Май, когда она приканчивала врага. А потом ее разочарование — кошки всегда бывали разочарованы, когда обнаруживали, что враг, казавшийся им огромной крысой, бесследно исчезал в миг своей гибели. И только потом докатилась до него волна страданий, боли и страха, испытанных ею во время боя.

И опять укол боли — при переходе в плоскоту. Корабль прыгнул снова.

Андерхилла достигла обращенная к нему мысль Вудли: «Не беспокойся ни о чем. Мы с этим старым негодяем вас подменим».

Еще два укола боли — два новых прыжка.

Когда Андерхилл пришел в себя, внизу сияли огни космической станции Каледония.

Потребовалось огромное усилие, чтобы ввести сознание в нужный режим, но когда ему это удалось, он, как всегда точно и бережно, вернул кораблик Леди Май назад, в трубу запуска.

Она была полумертвой от усталости, но он ощущал биение ее сердца, ее прерывистое дыхание и ее благодарность.

Я лежал под белыми облаками. Солнце ровно и неназойливо грело мое тело, распластанное среди дикой травы и зелени. Я был исполнен той неясной радости, какую мне случалось испытывать только в немногие, считанные погожие дни лета, когда можно не думать о скучных и утомительных повседневных делах и целиком отдаться созерцанию окружающего меня мира. Того мира, который не испорчен еще касанием человеческих рук. Он еще существовал, хотя с каждым годом становился все меньше и меньше. Однако я знал, что все-таки он сильнее человека и если позволяет ему вредить, то лишь потому, что терпение его велико.

Я был один на один с природой, хотя и сознавал, что где-то, совсем близко, поджидают своих жертв губящие зелень дымовые трубы и шум, в котором глохнут самые бесстрашные птицы. Я был здесь другом, хотя ведь даже эта примятая моим телом трава могла бы свидетельствовать обо мне не