праздничного ужина».
— Не понимаю, — спросила она громко, — какое отношение имеет визит в лабораторию моего мужа к вашему новому назначению?
— Я понимаю не больше вашего, но признаюсь: мой дядя потратил много времени, объясняя мне это. Похоже, Церковь менее богата и менее влиятельна, чем кажется, и главное — чем должна бы быть. Мой дядя также жалуется на усиление королевской власти в ущерб правам Штатов провинций, в том числе и Лангедока. Церковные ассамблеи и даже местный парламент, президентом которого он является, как вы знаете, утрачивают свое влияние. Вся власть находится у интенданта провинции и его подручных в полиции, в финансах и в армии. И этому вторжению безответственных ставленников короля мой дядя хотел бы противопоставить союз влиятельных людей провинции. А ваш муж собрал колоссальное состояние, но не делит прибыль ни с городом, ни с церковью.
— Но шевалье, мы делаем подношения.
— Этого недостаточно. Мой дядя желает союза.
«Для ученика Великого инквизитора ему не хватает гибкости, — подумала Анжелика, — если только это не хорошо выученная и разыгранная сцена».
— То есть, — заключила она, — монсеньор полагает, что все богатство провинции должно находиться в руках Церкви?
— Церковь должна играть ведущую роль…
— Несомненно, во главе с монсеньором! Знаете, а вы прекрасно справились с проповедью! Меня больше не удивляет, что церковное красноречие станет вашим призванием. Передайте мои комплименты вашему дяде.
— Непременно, прекрасная дама. Ваша улыбка очаровательна, но мне кажется, что вы недостаточно благосклонны ко мне. Не забывайте, Церковь все еще остается самой влиятельной силой, особенно у нас в Лангедоке.
— Я вижу, вы — истинный ученик Церкви, несмотря на ваши кружева и банты.
— Богатство — убедительное средство. Мой дядя удачно распорядился деньгами, когда сделал ставку на меня. Я буду стараться изо всех сил услужить ему.
Анжелика резко закрыла веер. Ее больше не удивляло, почему архиепископ оказал такое доверие своему дородному племяннику. Несмотря на явное несходство характеров, их амбиции были одинаковыми.
В библиотеке царил полумрак, поскольку окна были прикрыты ставнями. Когда они вошли, кто-то шевельнулся и склонился в глубоком поклоне.
— Скажите на милость, что же вы здесь делаете, мэтр Клеман? — спросил граф удивленно. — Никто не может войти сюда без моего разрешения, и я не помню, чтобы давал вам ключ!
— Пусть мессир граф простит меня, я сам занимался уборкой библиотеки, не желая препоручать заботу об этих ценных книгах какому-нибудь неотесанному слуге.
Клеман Тоннель поспешно собрал тряпку, щетку, лесенку и тихо удалился, еще несколько раз поклонившись.
— Определенно, — вздохнул монах, — я предполагал, что увижу здесь очень странные вещи… но женщина в лаборатории, слуга в библиотеке, прикасающийся своими грязными руками к магическим фолиантам, кладезям научных знаний!.. Действительно, ваша репутация не преувеличена. Давайте посмотрим, что есть в вашей библиотеке.
Он узнал богато украшенные книги мэтров алхимии: «Принцип сохранения тела, или мумия» Парацельса[100], «Алхимию» Альберта Великого[101], «Герметику» Германа Курингуса[102], «Толкования 1572 года» Томаса Эраста[103] и, наконец, что принесло ему особое удовольствие, его собственное сочинение — «Превращение» Конана Беше.
Совсем успокоившись и вернув графу свое доверие, монах последовал за хозяином дома и остальными гостями из дворца во флигель, где находилась лаборатория.
По дороге в лабораторию гости увидели, как на крыше дымит вытяжная труба. Ее медный изгиб походил на клюв птицы из Апокалипсиса. Когда гости подошли ближе, конструкция со скрежетом повернулась в их сторону и из ее черного клюва вырвался коптящий дым.
Монах отшатнулся.
— Это всего лишь флюгер для увеличения тяги печей с помощью ветра, — объяснил граф.
— У меня очень плохая тяга, когда ветрено.
— А здесь все наоборот, я использую давление ветра.
— И ветер вам служит?
— Совершенно верно. Точно так же, как и в случае с ветряными мельницами.
— В мельнице, мессир граф, ветер вращает мельничные жернова.
— А у меня печи не поворачиваются, но втягивают воздух.
