Только позже, познакомившись с Чеховыми и попав в Мелихово, я поняла, кто был этот "желанный" Антон Павлович... В Мелихове он отдавал очень много времени своим даровым пациентам. Нам казалось совершенно естественным, что иной раз, когда мы только что собирались в столовую к чаю, А.П. уже возвращался откуда-нибудь - иной раз от больного, к которому вызывали ночью, и, торопливо выпив чаю, уходил работать. Или в ужасную погоду одевался и уходил, несмотря на тревожные восклицания Евг.Як.: - Антоша, куда ты подожди, пока утихнет! - и отвечал ей на ходу:

- Дизентерия не будет ждать, мамаша!

Он не только лечил, но и снабжал своих пациентов лекарствами, тратя на это значительные для него по тому времени деньги.

Известность его как врача быстро росла, скоро его выбрали в члены серпуховского санитарного совета. Тем временем на Россию надвинулась холера. Ему, как врачу \240\ и члену совета, предложили взять на себя заведывание санитарным участком. Он тотчас же согласился и, конечно, безвозмездно. У земства было мало средств, и А.П. взялся собирать их. Он стал объезжать соседних фабрикантов и помещиков и убеждать их давать средства на борьбу с холерой. Не мало типов он перевидал тогда - от местных толстосумов до изящнейшей помещицы-графини, с тысячными бриллиантами в ушах, один вид которых в нем возбуждал желание "нагрубить ей по-семинарски", как он признавался. Многое отразилось потом в его рассказах. И добился он многого: на фабриках строили бараки, везде заготовляли инвентарь...

- Я, верно, был бы очень хорошим нищим, - говаривал он, - столько удалось выпросить!

Он гордился тем, что земству все приготовления не обошлись ни копейки все было "выпрошено у обывателя".

В результате в его ведении был участок в двадцать пять деревень, четыре фабрики и один монастырь - и со всем этим он управлялся один, с помощью фельдшера, который, как он жаловался, без него не мог сделать ни шагу и "считал его начальством".

Он разъезжал по деревням, принимал больных, читал лекции, как бороться с холерой, сердился, убеждал, горел этим - и писал друзьям: "Пока я служу в земстве - не считайте меня литератором"{22}. Но, конечно, не писать он не мог. Он возвращался домой измученный, с головной болью, но держал себя так, будто делал пустяки, дома всех смешил - и ночью не мог спать или просыпался от кошмаров.

Когда приходилось - он и меня лечил. У меня хранится рецепт его... Все его врачебные советы были необычайно просты и разумны. Он следил за всеми новыми достижениями медицины, они увлекали его. Высоко ставил доктора Хавкина, боровшегося с чумой, возмущаясь тем, что у нас его никто не знает, тогда как вся Европа оценила его{23}.

Не раз он говорил мне: "Изучайте медицину, дружок, - если хотите быть настоящей писательницей. Особенно психиатрию. Мне это много помогло и предохранило от ошибок".

Часто в Москве в то время мне приходилось слышать: "Чехов не общественный деятель". Но это было более чем близоруко. Его все возрастающая литературная слава как-то заслоняла от публики его общественную деятельность, \241\ а кроме того, он сам никогда не распространялся о ней. Но это было глубоко неверно.

Я не могу в беглом очерке подробно останавливаться на всем, что делал А.П., но хочу все же вспомнить некоторые полосы его жизни.

В 1890-м году он по доброй воле и на свои более чем скромные средства отправился на Сахалин. Вопрос каторги мучил его. "Ее надо видеть, непременно видеть, изучать самому, - говорил он. - Сахалин не может быть не нужен для того общества, которое ссылает туда тысячи людей и тратит на него миллионы"{24}.

Он пробыл на Сахалине два месяца и имел терпение сделать перепись всего сахалинского населения - сам, единолично. Объездил все поселения, заходил во все избы, говорил с каждым. Употребляя карточную систему, записал больше десяти тысяч поселенцев. Мой почтенный друг А.Ф.Кони говорил мне, что книга эта произвела на него потрясающее впечатление как своим фактическим материалом, так и тем страстным, негодующим отношением к ужасам Сахалина, которое чувствуется в этой книге{25}. В результате на Сахалин было обращено внимание: там начали строить приюты, ясли, школы и т.д., а главное - была отменена система наказания плетьми, потрясшая Чехова до того, что он и после часто видел во сне эти ужасные сцены и просыпался в холодном поту.

Дальше: в 1892 году в России был голод. Многие губернии были объявлены "пострадавшими от неурожая" - официальное название голода. Особенно пострадали губернии Нижегородская и Воронежская. У Чехова был приятель в нижегородском земстве. А.П. организовал широкую подписку и в суровую зиму отправился туда{26}. Там он устраивал столовые, кормил крестьян, делал что только мог. Между прочим: голодавшее население или продавало за бесценок скот, который нечем было кормить, или убивало его, тем самым обрекая себя еще на голодный год. Чехов организовал скупку лошадей на местах и прокорм их на общественный счет с тем, чтобы весной раздать безлошадным крестьянам.

Живя в Мелихове, он все время выискивал, что бы сделать для крестьян. Его выбрали в земские гласные серпуховского земства, и он очень серьезно относился к своим обязанностям. Ушел с головой в вопросы народного образования и здравоохранения. Ему обязаны школами Талеж, Новоселки и Мелихово. Он сам наблюдал за стройкой, закупал материалы, делал сметы и чертежи. Принимал \242\ деятельное участие в постройке земской больницы, добился проведения шоссе от Лопасни до Мелихова, строил в деревнях пожарные сараи и пр.

Но своим уездом он своей деятельности не ограничивал. Он, можно сказать, явился основоположником библиотеки в своем родном городе Таганроге. Начал с того, что всю свою большую прекрасную библиотеку, собранную за многие годы, пожертвовал городу, оставив себе только книги для личного пользования. Не удовольствовавшись этим, вошел в контакт с таганрогским городским головою Иордановым и взял на себя постоянное пополнение