лежащей на кровати, взял ее за руку, покачал головой.

— Я в порядке, Осип Петрович, не переживай, — сказал она, чуть ему улыбнувшись.

Вовка был здесь же, возле бабушки, он забился в угол и бездумно крутил никелированные шарики на решетчатой спинке кровати.

— Сейчас остальные соберутся, — сообщил Осип Петрович и отправился на кухню за табуретками.

Через пять минут появились дед Семён и баба Люба, чуть позже пришла бабушка Елизавета Андреевна, а вскоре и бородатый Михаил Ефимович постучался в окно.

— Кажется, все, — сказал Осип Петрович, когда старики расселись возле кровати. — Других бабок я звать не стал, а Лёшка и так всё знает.

— Может внуку на печку пока лучше? — негромко спросил дед Семён.

— Пускай сидит, — сказала бабушка. И помолчав, добавила: — Но вы тут поосторожней.

— Это понятно, — тряхнул мокрой бородой Михаил Ефимович.

— Начинай, Осип Петрович, — велела бабушка. — Неча резину тянуть. Что ты там узнал?

Дед Осип кивнул, утер рот, откашлялся, словно перед большой речью. И сказал:

— С Анной я поговорить успел. Машину они ждут. Охотничье ружье у них и автомат.

— Завтра четверг, — заметил дед Семён. — Автолавка должна приехать.

— Вот и я о том же. Лавка приедет, а эти тут как тут. С водителем связываться не станут, его сразу — в расход. А кого-нибудь из нас с собой прихватят. А может и всех — фургон большой.

— В заложники возьмут, — кивнул Михаил Ефимович.

— А может и не приедет завтра, — заметил дед Семён. — Вдруг Колька запил?

— Да какая разница? — махнула на деда рукой баба Люба. — Не завтра, так послезавтра. Не автолавка, так за Вовкой мать с отцом из города вернутся. Или твой внук на выходные объявится.

— А продавщица Маша девка видная, молодая, — вздохнула Елизавета Андреевна. — Ох, быть беде…

— Ты не кличь беду-то, — цыкнула на нее Варвара Степановна. — Бог даст, выдюжим.

— У тебя всё ли готово, Варвара?

— Готово, Михал Ефимыч. Подняла.

— Справимся ли?

— Да уж как-нибудь, он еще не во всей силе… А что остается делать-то?

— Делать нечего, — вздохнув, согласился дед.

— Они ставни не открывают, — продолжил Осип Петрович. — Кроме дверей да ворот выбраться им неоткуда. Анна сказала, что один у них всегда ночью не спит, остальных сторожит. Ее одну никуда не пускают, видно, боятся, что мы пожар запалим, если она убежит. Но у нее на печи стоит ящик железный, еще Андрей Иванович, был жив, заволок. В том ящике она и спрячется, а дверцу проволокой изнутри замотает, там скобы есть подходящие. Петли она уже подмазала, и проволоку принесла. Говорит — переждет, пока он там… Ставни крепкие, Андрей Иванович, пусть земля ему будет, хозяйственный мужик был, но мы их всё же подопрем на всякий случай слёгами. Дверь откроем ножом, у нее там крючок через щель легко поднимается, если знать, как. И как запустим, сразу же снаружи запрем…

— Ох, страшное дело мы затеяли, — вздохнула Елизавета Андреевна. — Может, всё же, иначе как надо?

— Страшное… — признал Осип Петрович. — Да только не люди это, Лиза. Хуже зверей они… — Осип Петрович кинул взгляд на притихшего Вовку, отвел глаза, понизил голос до едва слышного шепота. — Анна говорила, у них с собой мяса полмешка. Сказали — «телок», велели ей приготовить. А она как глянула… Не телятина там, нет… Совсем не телятина… И не смогла она… Они потом уж сами… Жарили и ели… Понимаешь, Лизавета? Резали, жарили. И ели…

Убаюканный голосами стариков и шумом ливня, Вовка сам не заметил, как задремал. А очнулся от пугающего ощущения одиночества. И действительно — рядом никого не оказалось, только пустые стулья и табуретки окружали мятую постель.

На улице чуть просветлело, и дождь уже не так сильно колотил в окна. Пол почти высох, но беспорядок никуда не делся, и оттого думалось, что старики не сами ушли из дома, а были неведомо куда унесены пронессшейся по избе бурей…

Лаз в подпол оказался открытым — и Вовка, обнаружив это, нисколько не удивился. Он не стал к нему приближаться, некстати вспомнив слова Димы- дурачка о ведьмаке, сидящем в бабушкином подполье, кому она скормила своих мужей, и кому еще скормит всю деревню. Вовка обошел черный квадрат лаза, прижимаясь к печке, и — не утерпел — вытянул шею, заглянул в него.

Но ничего особенного не увидел, лишь почудились ему звуки — утробное ворчание, словно гром под землей ворочался, да металлический лязг…

Серый день тянулся медленно.

Вылезла из подполья бабушка, закрыла его, замаскировала половиком и табуретом, полежала немного на кровати, уставившись в потолок. Отдохнув, позвала внука, и они вдвоем стали потихоньку наводить порядок.