образы попутчиков. И действительно, когда пара выходит на следующей остановке, два джинна следуют за ней. Третий остается, но ненадолго. Через пару секунд исчезает и он.
— Ловко, — одобряет Сумангуру.
Осколок Узеда, единственный еще не до конца восстановленный фрагмент Сирра, окружен лесами и пластиковыми щитами, означающими, что работы по ликвидации повреждений, нанесенных два года назад диким кодом, все еще продолжаются. Таваддуд помнит, как внезапно возникали гигантские конструкции — продукты дикого кода, завезенные из пустыни зараженным поездом душ, как карабкалось по осколку сапфировое дерево. Оно росло буквально на глазах, и в атаре можно было видеть вьющийся вокруг него рой джиннов.
По мере приближения к темному каркасу на горизонте ее сердце бьется все быстрее и быстрее.
Таваддуд сжимает в кармане мыслекапсулу, изготовленную в Соборности. «Она имитирует часть твоего мозга, куда внедрится фрагмент, — сказал Сумангуру. — Как кувшин джинна, с той лишь разницей, что он не сможет оттуда выбраться». Такая маленькая вещица, кусочек холодного металла размером с ноготь.
Таваддуд старается думать о спокойном голосе Кафура, вспоминает, как он приютил ее, когда она ушла из Города Мертвых.
Здесь повсюду большие перепады высоты: резкие спуски под трамвайные пути и вертикальные аллеи, тянущиеся вверх, на Осколок. Таваддуд оглядывается на Большую Северную Станцию, откуда начала распространяться зараза: на длинные залы с низкими потолками и арки, все еще отмеченные следами битвы, когда мухтасибы и Кающиеся пытались сдержать натиск дикого кода. Металлические брусья и стекла до сих пор покрыты шрамами.
Они выходят на последней остановке вместе с толпой рабочих, возвращающихся домой после вечерней смены. Таваддуд ведет Сумангуру вниз по извилистой лестнице. Здесь нет никого из Кающихся, а атар настолько зыбок, что джинны не смогут их выследить. Дуни, вероятно, сходит с ума от злости.
На арках, оставшихся от Северной Станции, при их приближении появляются светящиеся указатели. Из-за грохота трамваев наверху разговаривать почти невозможно. Повсюду запах озона, и воздух кажется густым. Неожиданно перед ними, словно зрачок гигантского глаза, открывается старый туннель поездов душ, и оттуда веет холодом.
Внутри приходится идти по неровной земле, и Таваддуд едва не повреждает ногу об алмазный рельс. Вдали слышны шорохи и чье-то бормотание. Бану Сасан перешептываются о том, что дикий код не побежден окончательно, что в развалинах еще живут его детеныши.
— Когда вы говорили о дворце, я представлял нечто иное, — произносит Сумангуру.
— Ш-ш-ш, — Таваддуд заставляет его замолчать.
Впереди на стене светящийся символ — круг с двумя точками глаз. Лицо. Таваддуд произносит Тайное Имя, которому много лет назад научил ее Кафур, и перед ними открывается дверь, ведущая в длинный коридор, залитый неярким красноватым светом. Внутри разносится эхо далекой музыки и человеческих голосов, слышится чей-то шепот.
Таваддуд протягивает Сумангуру белую маску и сама надевает такую же.
— Добро пожаловать во Дворец Сказаний.
Дворец, как всегда, выглядит немного изменившимся. Это настоящий лабиринт скудно освещенных переходов. Повсюду сотни людей в масках. В коридорах они молчаливы, но в залах, загадочным образом возникающих то тут, то там, слышится шум и смех, горит свет, играет музыка.
Таваддуд и Сумангуру попадают в комнату с высокими белыми стенами, на которых танцуют тени, хотя источника света нигде не видно. Длинноногие чернильные кляксы разбегаются, как только Таваддуд пытается к ним прикоснуться. Следующий зал опутан медными проводами и гудит от статического электричества. В нем, словно перед грозой, тяжело дышать, а волосы встают дыбом и начинают потрескивать. В галерее, обитой черным бархатом, тысячи свечей, повинуясь жестам человека в черном костюме, белых перчатках и балетной пачке, переворачиваются и исполняют под потолком медленный танец света и огня. В атаре полно джиннов, навевающих иллюзии.
Стройная женщина с коротко подстриженными темными волосами и в красной, а не в белой маске подходит к ним и слегка кланяется.
— Мне кажется, что вы впервые очутились во Дворце Сказаний, — обращается она к Сумангуру. — Чем мы можем вам помочь? Что вам угодно? Тела для джиннов, истории для плоти? — Она кладет одну руку на бедро, а другой проводит по губам и оглядывает гогола Соборности
