астероидами, которые еще не испепелил, огибая их в десять раз быстрее и яростнее, чем уничтожая. Внутрь же из-за фильтров и компенсаторов почти ничего не доходило, на мостике, в коридорах и червоточинах царила тьма, словно в опустевших полостях мертвеца; корабль уже умер, его похоронили, заточили в кристалле, как книгу Шрахра.

Осталось девять секунд. Время сочилось водой из-под крана.

Кап.

Осталось восемь секунд.

Когда мать умирала, отец нашел ее письмо с последней волей, последней тайной, написанное тогда, когда руки еще слушались ее. Теперь Фурд увидел последний секрет корабля; как тот отдал предсмертные распоряжения, чтобы Каанг, в том виде, в каком «Чарльз Мэнсон» все еще признавал ее, осталась жива.

Кап. Осталось семь секунд.

На самом деле коммандер не слышал звука, не видел секунд, что протискивались в неподвижное пространство мостика и падали на пол.

Кап.

Осталось шесть секунд.

Они напоминали ему не только воду, капающую из крана (это было очевидно), но человеческие экскременты, вываливающиеся из… Нет. Он отшатнулся. Похоже, чувства Фурда, лишенные внешних импульсов, вытаскивали образы…

Кап. Осталось пять секунд.

…откуда-то из памяти, возможно, из-за того что «Вера» использовала фекалии на Изиде. Но в одном такое сравнение оказалось точным. Внутри «Чарльза Мэнсона» время действительно шло настолько медленно, а последние секунды, торжественные, темно-коричневые, округлые, упали столь же мягко.

Кап. Осталось четыре секунды.

В какой-то мере «Чарльз Мэнсон» был живым существом, правда, не до конца: он не ведал о том, что может умереть, но знал, как разделить целое на изолированные части, и сейчас на борту могла двигаться только одна из них — Каанг.

Кап. Три.

Только пилот перестала быть собой. На ее месте, наблюдая за последним рабочим экраном, недосягаемым для остальных, сидела вещь. Она походила на взорвавшуюся диаграмму, вокруг тела распахнулась противоударная упряжь, а лицо и голова фонтанировали нейроимплантатами. Шевелились лишь ее руки и глаза. Их движения словно ускорились в десять раз, но одновременно — как и всегда — казались неторопливыми.

У Каанг все получится. Фурд был настолько в этом уверен, что не стал прислушиваться к тому, как падают на пол мостика последние секунды. Впрочем, у него бы это и не получилось. Капли отсчета потонули в шуме от гигантского взрыва. Корабль не разрушился — такой звук превышал возможности любого слуха, — но на полную мощность включился ионный двигатель, сдавая назад и гася инерцию. «Аутсайдер» вышел из фотонного броска, останавливаясь.

Корабль отвернулся от Каанг и забыл о ней, как раньше от остального экипажа. Он бросил ее на сиденье, изорванной в клочья, нейроимплантаты вышли из лица пилота, оставив после себя кровоточащие раны; консоль Каанг умерла, как только другие ожили, и «Чарльз Мэнсон» перевел управление на Тахла, а потом перезапустил главные системы; поднял переборки; открыл противоударную упряжь; реактивировал экраны, свет и сирены, после чего стал ждать дальнейших указаний.

Они достигли цели, но уже начали терять возможности. «Веру» можно было ранить только сейчас, когда они совершили маневр, способный по- настоящему Ее удивить. Но все умирало, даже не начавшись, и остался один способ придать смысл фотонному броску — забыть о Каанг. Как и «Чарльз Мэнсон», команда отвернулась от нее, даже не проверив, жива ли она. Не говоря друг другу ни слова, они возобновили бой уже с Тахлом в качестве второго пилота; а прежде всех Кир открыла огонь.

Небольшие астероиды Пояса не отличались симметричностью, напоминая бугорчатые, пожухшие картофелины, высыпавшиеся из мешка; а между ними, как тарантулы, преследовали друг друга две совершенные машины убийства.

Один из кораблей точно был совершенной машиной убийства — видимый, он только что выполнил практически невозможный маневр, фотонный бросок сквозь пояс астероидов, и, выйдя из него, сразу открыл огонь. Его противника по-прежнему скрывал экран, он оставался темным пятном во мраке и вроде бы удивился практически невозможному маневру и даже бросился в бегство.

Но эта схватка была сложной и загадочной. Они сражались на разных языках, разными орудиями, а иногда едва ли вообще боролись друг с другом. Их