Та самая красавица Лопухина, которой недавно на балу государыня надавала пощечин за то, что она посмела украсить прическу розой, точь-в-точь как у императрицы, что посмела быть красивее повелительницы.

Курляндец сообразил: на этом можно кое-что сделать в свою пользу, возможно, даже отмотаться от дальней командировки.

И он помчался к лейб-медику Лестоку:

— Ваше сиятельство, у меня оказалось письмо, которое должно заинтересовать вас.

Лесток начал читать, и чем далее, тем все заинтересованнее.

— Ух ты, она обещает ему скорые перемены. Интересно. Очень интересно. Вот что, поручик Бергер, вам надо поближе сойтись с этим Иваном, ее сыном, повыведать у него все, что можно. Какие это перемены они ждут?

— Но, ваше сиятельство, меня отправляют в командировку в Соликамск. Я бы рад, но сами понимаете.

— Кто отправляет?

— Командир лейб-кирасирского полка.

— Я переговорю с ним. Вас заменят. Тут пахнет заговором. Это письмо, возможно, та ниточка, которая поможет нам размотать весь клубок. Исполняйте, я освобождаю вас от командировки.

Бергер отлично знал силу и влияние этого человека при дворе, и вышел он от него окрыленный: «Все! Отмотался, отмотался от Соликамска. Какое счастье!»

К выполнению задания лейб-медика курляндец приступил немедленно. Назавтра, как бы нечаянно, натолкнулся на Лопухина и вскричал, не скрывая радости:

— О-о, Иван Степанович, здравствуйте.

— Здравствуйте, Бергер. Вы еще не уехали?

— Задерживают дня на три-четыре. Да и кое-какие дела надо окончить. Может, зайдем выпьем на посошок.

— Пожалуй, — согласился Лопухин.

Они вошли в трактир, сели за дальний столик, заказали водки, закуски. Бергер сам наполнил кружки.

— Ну, Иван Степанович, пожелайте мне счастливого пути.

— Да, да, счастливого пути, поручик, я рад за вас.

Выпили, крякнули одновременно и даже засмеялись от этого.

— Что ж тут радостного, Иван Степанович, еду к черту на кулички.

— Ну как? Все-таки служба… Я вот отставлен от службы, что хорошего?

— За что вас? — спросил Бергер, наливая по второй.

— Да, считай, ни за что. При Анне Леопольдовне был камер-юнкером в звании полковника. Теперь отстранен от двора, понижен в подполковники и вообще без дела обретаюсь.

— Ай-ай-ай! Не хорошо как, — посочувствовал Бергер и тут же взял свою кружку. — Давайте выпьем за все хорошее.

Лопухин легко согласился повторить, из чего поручик заключил, что к выпивке он весьма-весьма склонен. Это сразу почувствовалось, Лопухин быстро опьянел и, видимо тронутый сочувствием Бергера, стал более откровенен:

— Ведь как все глупо получилось, взяла каких-то тридцать человек, и все. Она на троне. Да если б Салтыков Петр Семенович ударил в барабан, поднял нас всех, да разве б так произошло. Вот и его поначалу тоже разжаловали, если б не Кейт, сидел бы и он сегодня на печи, а то бы где и подале.

— Да, да, — поддакивал Бергер. — Все так случилось неожиданно.

— Ну ничего, ничего. Она ведь незаконнорожденная, она не имеет никаких прав. Законный наследник Иоанн Антонович. Час придет, все вернется на круги своя.

— А когда час-то придет?

— Скоро, скоро. Уж поверь мне. Моя мать вон с золовкой вице-канцлера говорила, они тоже ждут часу.

— С какой золовкой? Что это вообще значит — золовка?

— Ну, жена гофмаршала Михаила Бестужева, она вице-канцлеру, чай, родней доводится, золовкой, Анна Григорьевна. Не знаешь, что ли?

— Как же? Знаю, знаю. Прекрасная женщина.

— Она подруга моей матери и тоже во дворец ныне не ходит. Унижает Елизавета всех, дружит с подлыми людьми, образовала лейб-компанию из любимцев. Когда такое бывало при дворе?

Бергер забеспокоился, и не оттого, что Лопухин понес опасные речи, а оттого, что лишь он один свидетель таким откровениям. А в этой варварской стране могут и не поверить одному и, чего доброго, взденут на дыбу. Только этого ему не хватало.

И тут он увидел входящего в трактир адъютанта принца Гессен-Гамбургского Фалькенберга и помахал ему рукой:

— Майор, присоединяйтесь к нам.

Фалькенберг подошел, щелкнул каблуками:

— Вы позволите?

— Да, да, майор. Садитесь. Я угощаю.

— В честь чего пьем?

— Да вот пьем на посошок, как говорят русские, мне предстоит отъезд, и вот Иван Степанович провожает меня. Да, вишь, обидели его, жалуется. Продолжай, Иван Степанович, майор мой друг, при нем все можно.

Лопухин опьянел по-настоящему, и ему уже было море по колено.

— Скоро, слышь, скоро пробьет час. Она думает, села, корону надела, и все. Нет! Шалишь! Есть законный наследник Иоанн Антонович. И мы его воротим. Она его запятила в Ригу и думает, на этом все. Не-ет, все впереди…

Фалькенберг вопросительно взглянул на Бергера: что он, мол, несет? Тот кивнул незаметно: слушай, мол, слушай.

Через час Бергер был у Лестока и рассказывал ему все, что наговорил в трактире Лопухин.

— Прекрасно, прекрасно, — потирал Лесток руки. — Так, говоришь, и жена Бестужева Лопухиной поддакивала?

— Да обе они жалеют об Анне Леопольдовне и вроде жаждут ее возвращения.

— Ай попался вице-канцлер, попался, — радовался Лесток. — Теперь-то мы его вышибем из кресла.

— Но про вице-канцлера он ничего не говорил, ваше сиятельство.

— Не важно. Важно, что жена родного брата в заговоре. А если загудит Михаил, то и брата за собой утянет. Прекрасно. Молодец, Бергер. Молодец.

— Рад стараться, ваше сиятельство.

— А где Фалькенберг?

— Я попросил его проводить опьяневшего Лопухина, к вам спешил. Надеюсь, он ему в пути еще чего наговорит.

— Увидишь Фалькенберга, скажи, чтоб ко мне зашел. Ты молодец, что второго свидетеля привлек. Теперь они уж не отмотаются.

— Я подумал, одному могут не поверить, а тут входит Фалькенберг и…

— И правильно сделал, Бергер. Теперь на очной ставке повторишь, и все.

— Ваше сиятельство, вы говорили с моим полковником?

— Не успел. Но ты не беспокойся. Если вдруг спросит, отвечай, что выполнял мое секретное поручение. Я сказал, сделаю, значит, сделаю. Заслужил. Я такие услуги ценю.

Вечером Лесток явился к императрице в будуар и, попросив удалить всех фрейлин и служанок, подал ей письмо.

— Это что?

— Читайте, ваше величество.

Чем далее читала Елизавета Петровна, тем более пунцовели ее щеки. Наконец кончив чтение, отшвырнула письмо и с нескрываемой ненавистью почти прошипела:

— Ах она сучка, змея подколодная! Как эта мерзость попала к вам, граф?

— Мне его представил поручик Бергер, который должен был ехать в Соликамск, и Наталья Лопухина решила отправить с ним утешительное письмо своему возлюбленному.

— Она же открыто пишет о скорой встрече. На что надеется?

— Неужто не догадались, ваше величество? На возвращение принцессы Анны Леопольдовны.

— Надо эту крольчиху Анну упечь куда-то на север вместе с ее выводком, чтоб ею тут и не пахло. Многие жужжат мне, мол, надо отпустить ее на родину. Я считаю, этого нельзя делать, там найдется Иоанну благодетель, начнет ему престол требовать.

— Да, ваше величество, вы правы. Нельзя давать вашим врагам такой козырь, как этот царевич. Нельзя. Я поручил этому Бергеру, ваше величество, постараться вызвать Ивана Лопухина на разговор. Он его подпоил, но вы же знаете, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Этот Лопухин понес такое, что я стесняюсь и говорить вам, ваша величество.

— Если это было оскорбление моего величества, то вы же знаете, что за это полагается, Лесток.

— И это было. Но есть кое-что еще интересней, ваше величество. Я имею в виду вице-канцлера.

— Что? — нахмурилась Елизавета Петровна. — Что вы этим хотите сказать?

— Ну не его самого, а брата его, — начал пятиться Лесток, почувствовав, что слишком заторопил события. — Даже, точнее, жену его брата Анну Григорьевну Бестужеву-Рюмину. Она, оказывается, вместе с Лопухиной мечтает о возвращении принцессы-крольчихи, как вы изволили метко назвать ее.