вечером в одиннадцать часов, в мусорном баке за забегаловкой на Третьей-авеню. Хотя официальная причина смерти еще не указана следователем, Майкл Гарса, владелец, который обнаружил тело, сообщил, что ее горло было перерезано. Полиция еще не обнаружила оружие…»

Больше не в состоянии читать, Саймон тяжело опустился на стул. Теперь он понял, что фотография была определенно Морин. Он узнал ее перчатки всех цветов радуги, глупую розовую шляпу, которая была на ней, когда он последний раз видел ее. Боже мой, хотел он сказать. О, Боже. Но не смог произнести ни слова.

— Разве в той записке не говорилось, — сказал Джордан мрачным голосом, — что, если ты не придешь по этому адресу, они перережут горло твоей подружке?

— Нет, — прошептал Саймон. — Это не возможно. Нет.

Но он помнил.

Младшая кузина друга Эрика. Как ее звали? Та, что запала на Саймона. Она приходила на все наши концерты и рассказывала всем, что она его подруга.

Саймон помнил ее телефон, ее маленький розовый телефон с наклейками на нем, как она подняла его, чтобы сделать его фото. Чувствовал ее руку на своем плече, легкую как бабочка. Четырнадцать лет. Он обхватил себя руками вокруг груди, словно пытался себя достаточно маленьким, чтобы полностью исчезнуть.

Джейс встревоженно перевернулся на узкой кровати в Безмолвном Городе. Он не знал, где Братья спали, и они, казалось, не склонны были говорить об этом. Единственным местом, где он мог прилечь, оказалась одна из комнат, куда они обычно помещали преступников. Они оставили дверь открытой для него, чтобы он не чувствовал себя, как в тюрьме, но даже при самом богатом воображении это место нельзя было назвать приятным.

Воздух был спертым и влажным. Он снял футболку и лежал поверх одеяла только в одних джинсах, но все равно было слишком жарко. Стены были скучно-серыми. Кто-то нацарапал буквы «JG» на камнях над спинкой кровати, и он задумался над тем, что они значили. В комнате не было ничего, кроме кровати, треснувшего зеркала, отражавшего его искаженным, и раковины. Не упоминая более чем неприятные воспоминания, которые всколыхнула комната.

Братья копались в его сознании всю ночь, пока он не ощутил себя, как выжатая тряпка. Так как они были очень скрытными, он не имел ни малейшего понятия, добились ли они успеха. Они не показались ему довольными, хотя, они никогда и не были таковыми.

Он знал, что настоящим испытанием был сон. Что ему приснится? Сон — это возможность видеть сны. Он перевернулся на бок, пряча лицо в ладонях. Он думал, что не вынесет еще хоть один сон о том, как причинит боль Клэри. Он подумал, что реально мог сойти с ума и эта идея пугала его. Перспектива умереть никогда сильно не пугала его, но мысль о безумии, была, пожалуй, худшей вещью, которую он мог вообразить. Но единственным способом узнать это, было уснуть. Он закрыл глаза и пожелал себе заснуть.

Он спал и видел сон.

Он вернулся в долину — долину в Идрисе, где он воевал с Себастьяном и чуть не погиб. Только сейчас была осень, а не разгар лета, как в прошлый раз, когда он был там. Листва была окрашена в золотой, красновато-коричневый, оранжевый и красный цвета. Он стоял на берегу небольшой речки, — ручья по сути — который делил долину на две части. Издалека кто-то приближался к нему, кто-то кого он не мог видеть отчетливо, но походка человека была уверенной и целеустремленной.

Он был так уверен, что это Себастьян, что только когда человек подошел довольно близко, он разглядел и осознал, что это не он. Себастьян был высок, выше Джейса, но этот человек был невысоким — он оставался в тени, но точно на голову или две ниже Джейса — и худощавым, с узкими детскими плечами и костлявыми запястьями, торчащими из-под слишком коротких рукавов.

Макс.

Вид младшего брата сразил Джейса, как удар, и он упал на колени, прямо на зеленую траву. Ему не было больно. Все было слегка размыто, как и бывает во сне. Макс выглядел как обычно. Несуразная фигура мальчика как раз на грани взросления и перехода к подростку от ребенка. Теперь этого никогда не случится.

— Макс, — сказал Джейс. — Макс, мне очень жаль.

— Джейс. — Макс стоял на месте. Подул небольшой ветер и убрал его каштановые волосы с лица. Его глаза за очками были серьезны. —