убийство Риччио, совершенное шотландской знатью в марте 1566 года в присутствии Марии. Вы абсолютно точно описали женщину: высокий лоб, тяжелые веки и при этом необычайной красоты лицо. Едва ли это описание можно отнести к двум разным людям. Рослый юноша – муж королевы, Дарнлей. Риччио, как повествует хроника, «был одет в широкий парчовый наряд с опушкой из темно-красного бархата». Ваш «свирепый человек с глубоко запавшими глазами» – Ратвен, который только что поднялся с одра болезни. Все подробности совпадают.

– Но почему я увидел это? – растерянно спросил я. – Почему именно я, а не другие?

– Потому что усталость и болезнь обострили ваше восприятие. Потому что вам случайно досталось зеркало, хранящее отпечаток событий.

– Зеркало! Так вы думаете, что это зеркало Марии – что оно стояло в комнате, где совершилось убийство?

– Я убежден, что оно принадлежало ей. Мария Стюарт была королевой Франции. Ее личные вещи должны быть помечены королевским гербом. То, что вы приняли за три наконечника копий, в действительности – лилии Бурбонов.

– А надпись?

– «Sanc. X. Pal». Продолжим и получим следующее: «Sanctae Crucius Palatium». Кто-то сделал пометку на зеркале, чтобы указать, откуда оно доставлено. Это был Замок Святого Креста.

– Холируд!

– Именно так. Ваше зеркало привезли из Холируда. Вы получили редкостный, исключительный опыт и при этом легко отделались. Но я не думаю, что вам захочется когда-нибудь испытать подобное снова.

1911

Ричард Миддлтон

Дети луны

Там, где расступались деревья парка и лужайки пологой чередой тянулись к большому дому вдалеке, стоял мальчик. На нем были только драные штаны до колен и распахнутая рубаха с оборванными пуговицами; его голые ноги, шея и грудь в лунных лучах блестели как серебро. Днем копна его спутанных волос

была золотисто-рыжей, но теперь она черным облаком нависала над головой, отчего лицо казалось смертельно бледным. На руках мальчика лежала груда блестящих, влажных от росы лилий и роз, сорванных с клумбы. Прохладные лепестки касались его щек и наполняли ноздри томительным ароматом. В руки ему впивались шипы, но эта нежная, тонкая боль лишь усиливала очарование ночи, окутавшей его, подобно плащу.

Позади него дремали черные деревья, над ним дрожали и мерцали в пространстве бесчисленные звезды. Но все это ничего не значило для него, потому что на другой стороне лужайки, по колено затопленной туманом, его жадному взгляду открылся великолепный дворец эльфов. Красные, оранжевые и золотые огни колдовского праздника сияли сквозь сотню окон, и мальчик дивился, что наяву видит сокровища, которых так долго желал во сне. Он мог только вглядываться и вглядываться, пока глаза не заслезились и волшебные огоньки не заплясали во мгле. Его слуха, не различавшего больше ни крика ночных птиц, ни суетливой беготни кроликов в кустах, коснулись звуки далекой музыки. Цветы в его руках, казалось, покачивались в такт, и сердце билось вместе с таинственным пульсом ночи.

Он был так зачарован, что даже не заметил девочки, которая подошла совсем близко, оглядела его и тихо позвала сквозь лунный свет:

– Мальчик! Мальчик!

При этом оклике он обернулся и испуганно посмотрел на нее. Он увидел взволнованное личико и белое платье.

– Ты эльф? – спросил он охрипшим от ночного тумана голосом.

– Нет, – сказала она. – Я маленькая девочка. А ты, должно быть, лесной мальчик?

Он стоял молча, растерянно глядя на нее. Кто это маленькое белое существо с нежным голосом, внезапно появившееся из ночи?

– Вообще-то, – продолжала девочка, – я пришла, чтобы посмотреть на эльфов. Там, в лесу, есть ведьмины кольца. Ты можешь пойти со мной, если хочешь, лесной мальчик.

Он лишь кивнул, боясь заговорить, и пошел рядом с ней через лес, все еще прижимая к груди охапку цветов.

– На что ты смотрел, когда я нашла тебя? – спросила девочка.

– На дворец. Волшебный дворец, – пробормотал мальчик.

– Дворец? – повторила она. – Какой же это дворец? Это наш дом, я там живу.

Мальчик посмотрел на нее со страхом: что, если она эльф? Но тут девочка