одежде.
Зато выздоровлению ведущей радовались все до единого, тянулись дотронуться хоть пальцем, погладить худенькое плечико, заглянуть в смущенные таким внимание глаза, сказать о своей любви. Не в открытую, разумеется, не в правилах гаран говорить красивые слова и изысканные фразы, так и простым вопросом, теплое ли у нее место в этом доме, и не жмут ли ей новые туфли, можно сказать очень многое.
— Я тоже очень рад, что ты совсем здорова, — едва заслышав рычащий басовитый голос, гараны дружно расступились перед незнакомым Аркстрид трутнем… нет, скорее мужиком… или даже демоном, — меня зовут Аджарр и я — дракон.
Конечно! Как она сразу не сообразила, ведь уже встречалась в пещере с этими холодными немигающими глазами, принося на холодный камень алтаря провинившихся и выбракованных. А он, оказывается вовсе не такой… и теперь ей достоверно известно, кому было выгодно представлять дракона кровожадным чудищем.
— Прости… — с искренним раскаянием выдохнула ведущая, — я даже не догадывалась…
— Когда человеку что-то упорно внушают с самого детства — ему потом очень трудно поверить, что это не наичистейшая правда, — с горечью выдохнул дракон, — зато, если человек сумел сам разобраться в навешанной на него лжи, есть надежда, что и обо всем остальном он будет судить так же непредвзято. Позволь предложить тебе руку?!
Вообще-то Арсений сам намеревался предложить руку Риде, но лишь сообразив по ее изумленному личику, что гарана даже представления не имела о таком обычае, порадовался за себя. Что не вылез вперед дракона. Тому сойдет с рук все, любое нарушение правил и изобретение новых, как ни крути, а для гаран он почти божество. Многие века бывшее злым и жестоким, и вдруг оказавшееся добрым. И от этого еще больше уважаемым.
Дракон провел Аркстрид за центральный стол, туда, где обычно сидят жених с невестой, и учтиво усадил смущающуюся ведущую рядом с собой, затем поискал взглядом Сена и повелительно указал на место с другой стороны от хозяйки.
Арсений только ухмыльнулся про себя драконьей выходке, это наивным гаранам невдомек, что каждое их желание дракон видит, словно написанное на лбу, а он теперь никогда не забудет, как попался на крючок. Но сердиться на Аджарра все равно не смог, не станет же человек, умеющий разжигать взглядом костер, мерзнуть из-за чьих-то предубеждений?
Аджарр чуть заметно ухмыльнулся и сразу стер с губ хитринку, оставив только широкую радушную улыбку хлебосольного хозяина.
— Всем хватило места? — спросил громогласно и когда нестройный хор выдохнул робкое — да, предложил, — а теперь пробуйте, чем богат этот мир, и знайте, нет на этом столе ни одной крошки, принесенной из других мест.
Сами собой растаяли серебряные крышки на круглых и овальных блюдах, тесным строем заполнявших столы, и под ними обнаружились совершенно фантастические явства. А по залу пополз невыразимо аппетитный аромат жареного мяса, малосольной рыбы и яркой, янтарной икры. На отварные овощи и свежие фрукты гараны пока только косились, румяные упитанные тушки, размером с молодого барашка, привлекли их давно забытым запахом свежего мяса.
— А сколько можно съесть? — звонкий голосок Хира, умудрившегося в обход всех законов занять неположенное ему место с другой стороны от Арсения, заставил напряженно замереть всех гостей, вежливо отрезавших пока по тонкому ломтику.
— Да сколько хотите, — как-то несчастно моргнул дракон, — этих морских… — он растерянно оглянулся на Арсения, подбирая название неизвестным гаранам животным, и робко промямлил… — поросят, тут весной очень много.
— Тюленей, — авторитетно заявил Сен, — мы зовем их тюлени.
И неважно, если позже они окажутся вовсе непохожи на тюленей его мира, сейчас главное не это. Пусть уже тетки наконец поверят, что призрак долгой, голодной зимы никогда больше не будет стоять за их спинами. Он отобрал у малыша углский кинжал, неизвестно как пронесенный пацаненком в этот мир, и водрузил тому на тарелку румяную ножку, сконфужено припоминая, что у тюленей вроде должны быть ласты.
— А море далеко? — деловито поинтересовался неугомонный Хир, прожевав первый кусок, — нужно будет набить этих тюленев на всю зиму.
Дракон, только успевший поднести ко рту кубок с коньяком, который наливал из персональной бутыли, стоящей