он точно помнит.

Ну и сколько ему тут стоять? Это же уму непостижимо, вот так вот стоять без дела. Хоть бы ощущения времени не было. Но нет. Время он чувствует и мало того, от одной только мысли о вынужденном длительном нахождении в этом месте, его бросало в дрожь. Не фигурально, а очень даже натурально. Еще и озноб по спине пробежал.

А может как в той сказке, пойти куда глаза глядят? Можно, да только бесполезно все это. Никаких сомнений по поводу того, что эта заснеженная равнина бесконечна у него не было. Ну и что это, рай или ад? Да нет, скорее какое?то междумирье. Это что же тогда получается, его грехи пребывают в равновесии с добродетелями и весы не знают куда качнуться? Допустим. Ну и где скажите мне на милость тогда судьи? Кто решит, куда ему направиться, вниз или вверх?

Ну хоть бы кто?нибудь появился и поставил ему условия, как это бывало в фильмах. Ну там — найди того кто тебя искренне и от всего сердца любит. Или еще что, чтобы в конце концов определиться с тем, куда его направить. Так ведь нет никого. И не появится, в этом он был уверен. Мало того, его не отпускало ощущение, что ему самому придется принимать решение. Вот только бы еще знать какое.

— Это еще что за хрень! Бубенцы? Ну да, очень похоже на то, что слышал на масленицу.

Это он вовремя. Это он в тему. Словно из ниоткуда, не из под земли, а именно, что ниоткуда, возникла несущаяся во весь опор тройка черных лощадей запряженных в белоснежные сани. Кони просто загляденье. Никогда ничего подобного не видел. А главное, как однояйцевые близнецы — черные как смоль с белыми ромбовидными звездами волбу.

И все как на картинке. По центру коренной, с развивающейся гривой, гордо несущий большую голову, по бокам пристяжные, отвернув головы в стороны. Вот только на облучке не возница в традиционном русском кафтане с мурмолкой на голове, а какой?то юнец, с красивым лицом и правильными чертами, в треуголке и ярко шитом камзоле. И нескончаемый, разбитной перелив бубенцов. И все это великолепие несется прямо на него.

Он уверен, что они не отвернут. Но так же не отпускала и уверенность в том, что вот сейчас ему предоставляется тот самый момент выбора и решать только ему — либо оставаться на месте, либо отойти в сторону и ждать дальше. Хуже нет, чем ждать и догонять. Он остался на месте, устремив пристальный и упрямый взор на несущуюся на него во весь опор тройку с бубенцами.

Лошади его не стоптали. Когда до него оставалось совсем немного, когда казалось, вот–вот по нему пройдутся тяжелые кованные копыта, среди звона и тяжелого дыхания лошадей, разнесся задорный молодой голос.

— Тпр–ру, залетные!

В лицо ударил вздыбленный снег, обдав прохладой, вслед за ним горячее дыхание лошади, резкий запах конского пота. Странно. А своего дыхания он не ощущал, как не ощущал до этого и никаких запахов. До появления этой странной тройки тут вообще все было каким?то стерильным и неестественным.

Стоп. А ведь верно. Он не чувствовал ничего. А тут и холодный снег, и жаркое дыхание, и запахи. Что бы все это значило? Что это? Никак руки и лицо начало покалывать от мороза? Это что же получается? Все здесь было нереальным до появления вот этого мальчишки. Все. Даже он. Но стоило появиться ему и все изменилось. Вроде что?то прояснилось. И в то же время вопросов стало еще больше.

А интересно так разодет паренек. Если взять во внимание, что он сам сейчас в костюме, в котором был во время покушения, то что получается с этим мальцом? Какой?нибудь реконструктор в стиле восемнадцатого века, попавший в беду во время очередного фестиваля. Не факт, конечно, но как вариант… Почему бы и нет. Вот только все одно получается, что мальчишка куда более реальный персонаж, чем он.

— Ты кто таков? — Голос чистый, звонкий, полный молодости, задора и огня.

— Буров, Сергей Иванович. А вы кем являетесь, молодой человек?

— Я тебе не молодой человек, а император Всеросийский Петр.

— Что?то вы не больно похожи на Петра Алексеевича. Ну не могли же художники настолько наврать, — с сомнением произнес Буров.

— Как это не похож? — Вдруг растерялся мальчишка. — Петр Алексеевич и есть.

— Да видел я Петра Великого на картинах, там у него лицо совсем другое, опять же волосы у него темные, а ты русоволосый.

— Ну так, то дед мой. А моих портретов разве не видел? — Ого! Что это? Зависть с обидой в одном стакане?

— Погоди. Так ты Петр второй.

— Ну да, — расправляя плечи, с гордым видом заявил парнишка.

Чудны дела твои Господи. Это что же получается, паренек настолько сросся со своим образом, что сам во все поверил? А с