Даже сюда, в парадный зал Лувра, долетали отзвуки приветственных криков, которые раздавались на улицах. Я легко могла представить, как дети бросают охапки цветов, женщины утирают слезы, а мужчины — все до единого, кожевники, лавочники, торговцы и нищие, — потрясают кулаками, громко выкрикивая имя Гиза, прославляя того, кто избавил Францию от гугенотской угрозы. Недобрая ирония судьбы заключалась в том, что они и понятия не имели, кто помимо воли обеспечил Гизу этот триумф.

Я искоса глянула на Генриха, облаченного в корону и усыпанную драгоценными камнями мантию. Он прямо и неподвижно сидел на троне, установленном на помосте; Луиза рядом с ним сцепила на коленях унизанные кольцами руки. Я расположилась у подножия помоста, а вдоль дальней стены выстроилась в полном составе личная гвардия Генриха — Сорок Пять. Валетт, в кольчуге и с пистолетом за поясом, охранял позолоченные двери зала.

И вдруг я услышала топот приближавшихся шагов. Я застыла в кресле, с беспощадной яркостью припомнив тот день, когда во дворец ворвался Меченый и я — в этом самом зале, рядом со своим сыном Карлом — встретила его лицом к лицу. Тогда я была неистовой, непокорной; готова была биться с Гизами не на жизнь, а на смерть. Жажда возмездия не угасла с годами, но теперь я выжидала, внешне сохраняя спокойствие, словно паук посреди любовно сплетенной паутины.

Прошлое повторялось, но я, в отличие от Гизов, многому научилась на своих ошибках.

Я опять украдкой бросила взгляд на Генриха. Он расправил плечи, глядя, как в зал входит Гиз, сопровождаемый шестью одетыми в черное вельможами. В белом камзоле и коротких штанах с разрезами он казался великаном; мускулистые ноги его облегали кожаные сапоги, броский красный плащ был по новой моде подвязан к плечу. Светлая борода Гиза была коротко подстрижена, острые, как у хищной птицы, глаза сверкали на загорелом лице, где только редкие морщинки выдавали, что ему уже пошел тридцать седьмой год.

Остановившись перед возвышением, Гиз поклонился:

— Ваше величество, я прибыл по вашему повелению.

— Мое повеление, — отозвался Генрих, — состояло в том, чтобы вы прибыли один, без свиты.

— Что я могу поделать, если народ меня любит, — отвечал Гиз с такой дерзостью, что я стиснула зубы. — Если вы прикажете, я попрошу людей разойтись.

— Кто здесь король, господин мой, вы или я? — Генрих стремительно встал и гневно ткнул пальцем в Гиза. — Немедля отошлите своих дворян!

С этими словами он окинул взглядом католических вельмож, под просторными плащами которых можно было укрыть целый арсенал. Как по команде, Сорок Пять разом обнажили мечи, и свист стали, покинувшей ножны, эхом разошелся по громадному залу.

С лица Гиза отхлынула кровь. Я испытала мрачное удовлетворение оттого, что мы пока еще способны напугать его. Он-то помнил, как запросто проливается кровь в этих стенах. Тем не менее Гиз не велел своей свите удалиться, а вместо этого извлек из-под плаща свиток пергамента.

— Лига желает только проследить за тем, чтобы наши соглашения были исполнены. — Он положил свиток на край помоста. — Вот наши условия. Мы требуем, чтобы вы ввели во Франции святую инквизицию, дабы очистить страну от гугенотской ереси. Мы хотим, чтобы вашим наследником был объявлен Карл Лотарингский, сын вашей покойной сестры Клод, а еретик Генрих Наваррский был исключен из наследования и объявлен государственным изменником, коему впредь появляться в пределах Франции было бы запрещено под страхом смерти.

На скулах Генриха явственно заходили желваки. Мне стало не по себе; я почти ожидала, что он сейчас громовым голосом отдаст приказ убить Гиза, хотя мы давно уже условились — только не здесь. Не в Париже, жители которого в подавляющем большинстве