– Это ужасно… отпускать тебя в таком состоянии. Не хочу оставлять тебя одну. Можно, я вернусь через час?
Я знаю, он просит разрешения залезть в окно и лечь со мной, но сразу мотаю головой.
– Не надо, – срывающимся голосом отвечаю я. – Слишком тяжело сейчас быть с тобой. Мне надо подумать. Увидимся завтра, ладно?
Он кивает и смотрит, как я выхожу из машины и иду прочь.
Я вхожу в гостиную в ожидании покоя, в котором отчаянно нуждаюсь. Чувство принадлежности к этому родному дому – именно то, что мне нужно, чтобы успокоиться и забыть о слезах. Это мой дом, где я живу с Карен… женщиной, которая любит меня и сделает для меня что угодно, – и не важно, что думает Холдер.
Я стою в темной гостиной и жду, когда меня охватит покой: ничего не случилось. Я оглядываюсь по сторонам с подозрением и сомнением, и меня бесит, что теперь я рассматриваю свою жизнь с совершенно иной точки зрения.
Прохожу через гостиную, задержавшись у двери в спальню Карен. Я подумываю залезть к ней в постель, но свет у нее не горит. Ее присутствие еще никогда не было нужно так остро, но я не в силах заставить себя отворить дверь. Может быть, я еще не готова увидеться с ней. И я иду по коридору к своей спальне.
Под дверью видна полоска света. Я медленно открываю. На моей кровати сидит Карен. Она мигом встает:
– Где ты была?
У нее встревоженный вид, но в голосе слышится гнев. Или досада.
– Встречалась с Холдером. Ты не оговаривала время.
Она указывает на кровать:
– Садись. Нам надо поговорить.
Теперь в ней все кажется другим. Я настороженно наблюдаю за ней. Киваю, но словно разыгрываю из себя послушную дочь. Как будто играю сцену из драмы «Целая жизнь». Я подхожу и сажусь, не понимая, с чего она взъелась. Я даже надеюсь, что она знает все. Тогда мне будет намного проще.
Она садится рядом и поворачивается.
– Я запрещаю тебе встречаться с ним, – твердо произносит Карен.
Я моргаю, поскольку не ожидала, что разговор пойдет о Холдере.
– Что? – Я в смятении. – Почему?
Она достает из кармана мой сотовый.
– Что это? – цедит она.
Я смотрю на телефон. Она нажимает на клавишу и показывает на дисплей.
– И что это за дурацкие сообщения, Скай? Они ужасны. Он пишет тебе отвратительные вещи. – Она бросает мобильник на кровать и хватает меня за руки. – Как ты можешь встречаться с человеком, который плохо с тобой обращается? Я воспитывала тебя в другом духе. – Она больше не повышает голоса. Она просто играет роль озабоченной матери.
Желая утешить, я сжимаю ее руки. Знаю, из-за телефона у меня будут неприятности, но пусть поймет, что эти сообщения совсем не то, что она думает. На самом деле мне немного неловко из-за этого разговора. По сравнению с новыми проблемами это какое-то ребячество.
– Мама, это несерьезно. Эти эсэмэски – просто шутки.
Она невесело смеется и недоверчиво качает головой:
– В нем есть какая-то грубость, Скай. Мне не нравится, как он смотрит на тебя. Мне не нравится, как он смотрит на меня. А то, что он купил тебе телефон, совершенно не считаясь с моими правилами, показывает, насколько он не уважает других людей. Шутливые эти сообщения или нет, а я ему не доверяю. По-моему, и тебе не стоит.
Я пристально смотрю на нее. Она продолжает говорить, но, вытесняя слова, которые она пытается мне вдолбить, в моей голове все громче звучит иное. У меня моментально потеют ладони, в ушах стучит кровь. Я мигом припоминаю все ее убеждения, альтернативы и правила, пытаясь отделить одно от другого и разложить по главам, но все они сходятся вместе. Из кипы вопросов я извлекаю первый попавшийся и спрашиваю напрямик:
– Почему мне нельзя иметь телефон?
Я не уверена даже, услышала ли она меня, но, поскольку Карен перестает шевелить губами, понимаю, что да.
– А Интернет? – добавляю я. – Почему ты не разрешаешь мне пользоваться Интернетом?
