Франциска в Кале. Соответственно, как того требовал этикет, все дамы и девицы в свите короля Англии должны были держаться на вторых ролях.

В воскресенье, двадцать седьмого октября, король Генрих давал большой пир в Казначействе. Перед тем как торжественно встречать на правах хозяина своего союзника, он пришел в покои леди Анны. Маркиза радостно его приветствовала.

— Это — знаменитый рубин Черного Принца?[114] — спросила она, указывая на огромный красный камень размером с гусиное яйцо. Он был частью ожерелья, состоявшего из крупных рубинов, подобранных одна к одной жемчужин и сверкающих бриллиантов. Красота его почти затмевала великолепие пурпурного наряда короля, шитого золотом.

— Да, это тот самый камень, — с улыбкой ответил король своей возлюбленной.

Я украдкой наблюдала за его величеством, пока он тихо беседовал с леди Анной. Даже не будь он королем, он все равно был мужчиной, притягивающим к себе сердца. Он казался благородным рыцарем из тех старинных легенд, которые я так любила пересказывать. В нем были величие и утонченность, сила и царственность. Признаю, что я, как, наверное, любая женщина при дворе, была немного влюблена в нашего монарха.

Как только король вышел из покоев леди Анны, началась суета, обычно предшествующая каждому дворцовому празднику, а сейчас удесятеренная в связи с важностью момента. Для вечернего маскарада были сшиты роскошные костюмы свободного покроя из золотой парчи со вставками из золотого кружева. Они дополнялись одеваемыми сверху перевязями из малинового атласа, расшитыми серебром. Одно из этих драгоценных платьев предназначалось для маркизы, остальные — для шести придворных дам, которым выпала особая честь сопровождать леди Анну в Кале и участвовать в вечернем пиршестве. Ими были леди Дороти Говард, дочь деда леди Анны от его второго брака, в замужестве графиня Дерби; леди Лайл, жена виконта Артура Плантагенета, побочного сына короля Эдуарда IV; виконтесса и дочь барона леди Джейн Рочфорд[115], жена Джорджа Болейна, брата леди Анны; леди Фицуолтер, сестра графини Дарби, супруга барона, которому предстояло наследовать графский титул; леди Мэри Рочфорд, дочь графа, и, наконец, Элизабет Уоллоп. Ее отец, как и мой, был простым рыцарем, но замужем она была за английским послом во Франции.

Поскольку столь знатные особы даже на маскараде не могли передвигаться без почетного эскорта, мы — четыре фрейлины — должны были сопровождать их. Мой костюм был сделан из малинового атласа с накидкой из темно-зеленого льняного батиста.

Мы были давно готовы, но должны были ждать, пока оба короля отужинают. На пиршественный стол подали сто семьдесят различных блюд, поэтому знак, по которому мы должны были начать наш танец, запаздывал.

Наконец заиграла музыка, и мы вошли в пиршественные покои, скрывая лица за разукрашенными масками. В огромном зале было светло как днем. Я насчитала двадцать серебряных канделябров, и в каждом было не меньше сотни восковых свечей. Канделябры были вделаны в стены, обитые серебряной парчой, в которой отражался свет свечей. Стены также были украшены венками, свитыми из золотой парчи и усыпанными драгоценными камнями и жемчугом.

Когда мы вошли, наступила тишина, которая затем была нарушена радостными возгласами, стоило семи дамам начать свой танец. Король Генрих сиял. Он был посвящен в замысел своей возлюбленной и радовался его успеху, как ребенок. Король Франциск казался слегка смущенным.

Когда танец закончился, маркиза смело поднялась на возвышение, где стоял стол с почетными гостями, и на безупречном французском пригласила короля Франции спуститься и станцевать с ней. Остальные дамы также выбрали себе кавалеров среди принцев и пэров Франции, сидевших за этим «высоким столом», а фрейлины довольствовались дворянами попроще. Я пригласила какого-то француза, которого выбрала совершенно случайно. Я так и не узнала его имени, но танцор он был хоть куда. Мне так понравилось выписывать сложные фигуры танца вместе с ним, что я чуть не забыла о цели нашего маскарада.

Мы прошлись, в двух паванах и закончили гальярдой[116], когда