черные шелковые чулки, на ноги в черных туфлях на высоком каблуке.

От одного вида этих туфель с Габриелем едва не случился сердечный приступ.

— Bonsoir, Professeur. Vous allez bien?[12] — промурлыкала Джулия.

Габриель был настолько заворожен туфлями и всем обликом Джулии, что не сразу понял, почему она обратилась к нему на французском.

На ее голове красовался его черный берет.

Когда их глаза наконец встретились, Джулия увидела, как он тяжело сглотнул. Она кокетливо надула губы, сняла берет и бросила ему. Габриель швырнул берет на пол. И тогда Джулия медленно, очень медленно пошла к кровати.

— Должна сказать, профессор, что мне очень нравится этот рождественский подарок. — (Габриель потерял дар речи.) — А ты видел корсет сзади? — Джулия повернулась, поглядывая на него через плечо.

Габриель потрогал шнуровку корсета, затем его рука скользнула вниз, к трусикам, полоска которых пролегала по ее упругим ягодицам.

— Хватит меня дразнить, мисс Митчелл. Иди сюда. — Габриель притянул ее к себе и страстно поцеловал.

— Мне понадобится некоторое время, чтобы снять твой подарок. Туфли я оставлю. Надеюсь, они не причинят тебе вреда.

Официант, принесший обед, целых десять минут стучался в дверь бунгало. Ответа не было. Ему не оставалось ничего иного, как отнести обед обратно на кухню и ждать дальнейших распоряжений.

Дальнейших распоряжений так и не последовало.

Была глубокая ночь. В бунгало играла музыка нового альбома, составленного Габриелем из песен Сары Маклахлан, Стинга и Мэтью Барбера. Джулия лежала на животе среди смятых простыней. На нее накатила сонливость, свойственная удовлетворенной женщине.

Габриель искусно задрапировал ее зад простыней и достал свою фотокамеру. Он стоял возле кровати, делая снимок за снимком, пока Джулия не стала зевать и потягиваться, как сонная кошка.

— Ты бесподобна, — сказал он, откладывая камеру и садясь рядом с Джулией.

Она смотрела на него большими, счастливыми глазами. Его длинные пальцы скользили по ее спине.

— Когда любишь, не замечаешь недостатков того, кого ты любишь, — сказала она и улыбнулась с оттенком грусти.

— Думаю, это так. Но ты прекрасна.

Джулия повернулась, чтобы лучше его видеть, и обняла подушку.

— Любовь все делает красивым.

Габриель привычно поджал губы. Рука замерла на ее спине, чуть выше ямочек.

Джулия прочла в его глазах молчаливый вопрос.

— Да, Габриель, для меня ты красив. Чем больше я тебя узнаю, тем отчетливее вижу: ты и сейчас красив, а становишься еще красивее.

Габриель поцеловал ее, робко, как мальчишка-подросток. Его пальцы скрылись в ее длинных темных волосах.

— Спасибо, дорогая. Ты, наверное, проголодалась?

— Да.

Он посмотрел на дверь их бунгало.

— Думаю, мы пропустили обед, потому что наслаждались… совсем другими лакомствами.

— А какой это был пир, профессор! Но у нас хотя бы есть фрукты.

Джулия села на постели, завернувшись в простыню. Габриель подошел к большой фруктовой корзине, стоявшей на кофейном столике. В кухоньке он нашел швейцарский армейский нож. Поменяв музыку,