Она не сразу смогла ответить, в горле встал комок. Было видно, что он действительно беспокоился.

— Я тоже слышала вас, — призналась Кейт, подавленная тем, что ее голос дрожал, пристыженная, что не собирается оставить его в покое даже после того, что прочитала в его глазах. — Глупо мучиться поодиночке.

Когда он взглянул на нее, она увидела, что призраки, населявшие его сны, не менее страшны, чем ее призраки.

— Как насчет того, чтобы добавить света?

Они улеглись рядом, не касаясь друг друга. Гарри этого было явно недостаточно, потому что через нескольких минут он придвинулся, прижал ее к своей груди и обнял. Ее первым побуждением было вырваться. Он удерживал ее. Кейт испугалась, что не сможет дышать, прижатая так тесно.

— Ш-ш-ш, — шептал Гарри ей на ушко, осторожно поглаживая ее руку. — Теперь моя очередь позаботиться о вас.

Кейт попыталась оттолкнуть его, уверенная, что ей ненавистны такие вещи.

— Не надо, не надо. Вы мне не нравитесь.

— Разумеется, нравлюсь. Но если и нет, не имеет значения. Я не уйду.

Кейт знала, что скорее всего делает ему больно, но не могла расслабиться. Она не хочет. Она не желает привыкать к таким вещам. Пусть ей тепло, уютно и приятно прижиматься щекой к его груди и всю ночь слушать биение его сердца. Но ведь ей должно быть ненавистно все это.

Паники не было. Ей приснились по крайней мере два кошмара. Но каждый раз, когда она просыпалась, ее не поглощали темнота и холод, ласковая рука успокаивала ее, тихий голос шептал, что она может спать, что она в безопасности.

Удивительно, но Кейт засыпала. Она заснула даже после того, как кошмар настиг Гарри и он чуть было не вышвырнул ее из кровати, пытаясь пробиться к своим людям.

— У вас получилось, — проникновенно шептала она, поглаживая его грудь. — Они спасены.

Наутро никто из них и слова не сказал об этом, они разошлись по своим комнатам, чтобы одеться. Но Кейт знала, что ночью по невысказанной договоренности она вернется.

Кейт вернулась, все еще считая, что поступает глупо, по- детски, раз ей понадобилась сильная рука. Но кровать Гарри оказалась пуста. Она не знала, как быть. Без него оставаться в его комнате не имело смысла. Но после вчерашней ночи очень не хотелось оставаться наедине со своими кошмарами. Не то чтобы ей требовалась помощь Гарри. Но куда легче, когда кто-то был рядом.

Кейт колебалась, стоя в дверях, и тут заметила лежащий на ночном столике альбом с его зарисовками. У нее не было права. Даже когда они были совсем юными, Гарри прятал свои работы. Но ей было необходимо увидеть, с чем она соперничала. Бросив вороватый взгляд в сторону двери, ведущей в холл, она села на кровать и открыла альбом.

Кейт улыбнулась. Здесь был Гарри, которого она помнила, — зарисовывавший старые церкви и кафедральные соборы, укрепленные замки и ветхий фермерский дом с соломенной крышей, улицу в Брюсселе со странными ступенчатыми крышами. Причем все рисунки методично снабжались пометками с указанием стиля, функций и соответствия традициям. Был здесь и набросок замка Угумон[11], еще до сражения, собрание строений из красного кирпича, окруженное высокими белыми стенами.

Дальше последовали более экзотические места. Богато украшенные храмы и просто дома, разбросанные, словно букеты, среди буйства листвы. Грязные хижины и челноки грубой работы. Пыльные улицы, заполненные темнокожими людьми в белом, что-то доказывающими друг другу с помощью жестов, и благородно обветшавший канал в Венеции. Все это передавалось точно и сильно; простыми линиями выражались мощь, великолепие, восторг.

А потом Кейт наткнулась на страницу, которую лучше ей было бы не видеть. Рисунок был сделан торопливо, грубо, по памяти. Кейт приходилось видеть последствия битвы, но только после ее окончания, когда на поле хозяйничала смерть. Гарри нарисовал разгар сражения: лошади, вставшие на дыбы, дым, изломанные фигуры людей с разинутыми в агонии ртами, широко открытыми глазами в последний миг перед смертью. Ей казалось, будто она слышит звуки царившего хаоса: грохот пушек, крики, вопли, стоны. Лязг металла. Она ощущала запах дыма, затоптанной травы, особый запах смерти.

Она перевернула этот лист, потом еще и еще — дальше шли такие же сцены. Картины кровавой бойни, страданий, разрушения следовали одна за другой, как если бы Гарри хотел как можно быстрее убрать из своей памяти ужасы, которым он был свидетель.

Кейт вдруг ясно, словно в слепящем свете молнии, увидела улицы Брюсселя в те дни после Ватерлоо: тысячи раненых и мертвых, заполнивших улицы, скверы и полевые госпитали, в которых отпиленные конечности бросали, как поленья, и они лежали жуткими кучами. Кейт задрожала, вспомнив мальчиков, умолявших о помощи, о поддержке, об облегчении, которых она не могла дать.

Обороняясь от этих сцен, она зажмурилась. Гарри десять лет проходил через это. Как он выжил?

Она, конечно, знала. Его секрет заключался в тех, первых зарисовках, где порядок, красота и тишина. Мечты, для которых она представляла угрозу.

— Бог создал ад для любопытных, — услышала она и подняла голову.

В дверях стоял Гарри, на нем были только брюки и рубашка, ничего больше. Растрепанные волосы, небесно-голубые глаза — он был похож на заблудившегося ангела.

Кейт покачала головой.

— Святой Августин прав. Я прошу прощения. — Однако она не закрыла альбом. — Я не имела права.

Гарри сложил руки на груди.

— Вы никогда не извинялись за то, что украдкой заглядывали в мой альбом.

— Раньше вы никогда не рисовали ничего подобного.

Кейт всмотрелась в картину, на которой несколько мужчин отстреливались с крыши охваченного огнем здания. У них — она знала это — не было шансов остаться в живых.

— Можно допустить, что ваши ночные кошмары похожи на вот это?

— Очень похожи.

Кейт листала альбом, пока не нашла наброски, на которых вновь царил порядок.

— А об этом ваши мечты.

Она хотела бы ошибиться, но его реакция была однозначной. Глаза выдали его, и ее словно ножом полоснуло по сердцу.

— Гарри…

Но она не знала, что сказать, как взглянуть в глаза тому, что ей снова предстоит быть покинутой. А если не покинутой, то представляющей препятствие.

— Давайте не будем заглядывать так далеко в будущее, — сказал Гарри прежде, чем она могла бы извиниться или, хуже того, заплакать. — Давайте будем радоваться тому, что мы поладили лучше, чем могли надеяться. — Он отбросил волосы с ее лица. — В конце концов, кто-то другой в страхе завопил бы, услышав звуки, которые мы с вами издаем по ночам.

Приблизив к себе ее лицо, он быстро поцеловал ее в губы. Неожиданно по спине Кейт пробежал трепет узнавания. Как странно. В этот момент она почувствовала, что Гарри ей ближе, чем любой другой человек в ее жизни. Он прав. Они связаны не только болью и ночными кошмарами, но и тем, что оба выстояли. Она не могла поверить, но впервые за десять лет почувствовала настоящую привязанность к Гарри Лиджу, привязанность, родившуюся в противоборстве. Он сражался открыто, а она — в глубинах своего существа.

— Хорошо, — сказала она, — что вы не храпите. Я должна буду выдворить Бивенс из своей гардеробной. Женщины храпят, как медведь во время спячки.

В этот момент им с Гарри стало очень спокойно вместе, они легли в постель и уснули.