относившуюся к богослужениям, корреспонденцию личного характера, большая часть которой была такой же занудной, как и его проповеди. В какой-то момент, когда Кейт водила пальцем по перечню заказанных дядей канцелярских принадлежностей, она услышала, как охнула Грейс.

— Вы нашли те стихи? — с надеждой спросила Кейт, ее бедное тело болело даже тогда, когда она просто прислонялась к обеденному столу, на котором они разложили вещи.

Грейс вскинула голову.

— Хм. Нет. Это… Ну, это… личная переписка.

Заглянув в добрые серые глаза Грейс и увидев в них страдание, Кейт встревожилась.

— Почему бы вам не позволить мне взглянуть на это? — спросил Гарри, намереваясь перехватить бумаги.

Кейт опередила его. Она протянула руку, и Грейс неохотно подала ей пачку писем.

Одно было уже открыто. Оно было от дяди Хиллиарда к отцу Кейт. Стоило ей взглянуть на приветствие, как у нее сжалось сердце.

«…это единственный способ сдерживать такую мерзкую девчонку, как она. Отдай ее в руки правильного мужчины, который даст ей понять, кто она такая».

Так это дядя Хиллиард отыскал Мертера. Он рекомендовал его ее отцу и тем решил ее судьбу.

— Злобный старый лицемер, — услышала Кейт и, взглянув, увидела, что презрительные слова вырвались у миролюбивой Грейс, которая выглядела сейчас более разъяренной, чем когда бы то ни было.

Однако Кейт знала, что зловредный старый скупец старался расстроить брак Диккана и Грейс.

Кейт встала, чтобы обнять Грейс, но Грейс опередила ее, обхватив Кейт руками. Несколько дней тому назад Кейт взъярилась бы, как дикая кошка. Но, обнимаясь с подругой, она уже знала, что Гарри держал ее в объятиях и она не умерла. Ей даже понравилось, очень понравилось, она хотела придумать что-нибудь, чтобы это повторилось.

— Ему повезло, что он мертв, — произнес Гарри позади нее. — Или я заколол бы его, как свинью.

Кейт улыбнулась ему и Би, которая в расстройстве нервно комкала носовой платок.

— Он для меня ничего не значит. Как я могу принимать к сердцу отношение к себе желчного старика? Все остальные меня любят. — Она ослепила их улыбкой, которая далась ей нелегко. — Я знаю, потому что я спрашивала.

Она твердо верила в это, пока не нашла ответное письмо отца, соглашавшегося с братом.

Кейт запретила себе думать о переписке между ее отцом и его братом в течение дня. Она все время была занята исполнением обычных обязанностей и осмотром вещей епископа. Но каждое слово ее дяди, написанное на бумаге, тяжким грузом ложилось на ее сердце. Остальные письма ее отца содержали вежливые расспросы и сообщения о семейных делах. После их прочтения она почувствовала себя еще более далекой от всех них, чем когда-либо раньше. Отец никогда больше не упомянул ее имени. Ни разу. Упоминал ее только в интенсивной переписке в связи с ее помолвкой. Даже тогда он называл ее «она». Как если бы Кейт была недостаточно реальной, чтобы начертать ее имя.

Может быть, так и было. Может быть, слуги оказались более проницательными, чем она думала, когда называли ее призраком замка.

После такого напоминания о том, чего можно ожидать от любого мужчины, она решила держаться подальше от Гарри. Ведь даже когда она просто сидела рядом с ним, у нее появлялись смущавшие ее ощущения, к которым, как она думала, она еще была не готова. Воспоминания о поцелуях обрывали самые привычные мысли, а в спокойном состоянии Кейт удивлялась, насколько защищенной она чувствовала себя в его руках. Она никогда не испытывала ничего подобного за всю свою жизнь. Это было как убежище в бурю, только буря бушевала внутри ее. Ей всегда приходилось держать себя в строгих рамках, и она почти поверила, что больше не может испытывать сильных чувств.

Очевидно, что это не так, и это должно было бы ужасать ее. Но Гарри был рядом, чтобы защитить ее. Только вот как он может защитить ее от себя самого? Она боялась искать ответы. Сердилась и грустила, пребывала в растерянности и не знала, как распутать этот клубок, не признав место Гарри в своей жизни. Потому что если бы она признала его, то начала бы задумываться, когда он отправится в свои путешествия.

Кейт обдумывала предложение Гарри спать с ним. Просто спать, чтобы его руки обнимали ее, защищая от фантомных кулаков. Как бы сильно она ни желала этого, она не решалась довериться ему. Так что она лежала, прижавшись к стенке, с сухими глазами, с подозрением глядя на соединявшую спальни дверь, не исключая вероятности того, что Гарри ворвется к ней с тем, чтобы потребовать реализации своих прав. Она знала, что это невозможно, но мрак диктовал свое. А где-то в глубине своего малодушного сердца она почти желала этого. Это освободило бы ее от принятия решения и привело бы его в ее кровать, и он мог бы обнимать ее всю ночь напролет.

Но Гарри был джентльменом. Он не пришел.

Он не пришел и на следующую ночь. Кейт снова не спала. Она пыталась. Она закрывала глаза только затем, чтобы открывать их снова и снова, переходя из дома для душевнобольных в спальню герцога, от одного кошмара к другому, наихудшему: она стоит, вся сжавшись, перед письменным столом своего отца, пока тот рассказывает своему брату, какое она отвратительное существо.

Кейт не издавала ни звука; она давно научилась этому, и высокой ценой. Но ей хотелось, чтобы Гарри услышал крики о помощи, раздававшиеся в ее голове, и пришел утешить ее. Ей хотелось самым непостижимым образом, чтобы он спровоцировал ее. А Гарри держал свое слово, хотя она слышала душераздирающие стоны, доносившиеся из его комнаты.

На третью ночь она не могла отвлечься от мысли, что им обоим легче было бы объединить усилия. Тогда Гарри смог бы немного поспать. Когда она была с ним, ему удалось отдохнуть. Может быть, она снова поможет ему.

Проснувшись в третий раз — задыхавшаяся, с сильно колотившимся сердцем, — она решила, что пришло ее время помочь Гарри. Сердце скакало в ее груди, тени тянулись к ней, грозя ухватить ее за ноги, когда она открывала дверь, соединявшую их комнаты, и входила внутрь. Оказавшись в гардеробной, она замерла. Гарри притащил в маленькую комнату кресло и сидел в нем в домашних брюках и рубашке: его волосы были взъерошены, усы придавали больше суровости его подбородку, рядом стояла свеча.

На коленях у него лежал открытый альбом с набросками. Кейт стало интересно, что он рисовал. И тут она заметила, как он смотрит на альбом. В его взгляде сквозило страстное желание. Страдание. Она поняла, что Гарри рассматривал набросок будущей жизни, которую планировал для себя с самого детства. А она, возможно, уже лишила его этого будущего.

Кейт уже была готова незаметно удалиться, когда он поднял голову, и она почувствовала себя еще хуже. Потому что на миг в его глазах осталось выражение такого отчаяния, что оно бритвой полоснуло ее по сердцу.

— Извините, — сказала она, поворачиваясь, чтобы уйти.

Гарри вскочил, уронив альбом на пол.

— Нет. Не уходите.

От его руки исходило тепло; словно бы искры летели от его ладоней и пальцев. Но она уже увидела слишком многое. Гарри Лидж никогда не станет счастлив, выращивая цветы в Глостершире. Его сердце всегда будет стремиться в дальние страны.

— Что с вами, Кейт? — спросил он.

Она чуть было не покачала головой.

— Я застала вас врасплох, — призналась она. Глубоко вздохнув, она повернулась к нему и увидела, что в его глазах больше нет страдания. — Что вы здесь делаете?

Гарри неуверенно улыбнулся.

— Пытался набраться храбрости постучать в вашу дверь.

Кейт замерла.

— Почему?

Он махнул рукой в направлении ее спальни.

— Я был здесь, слышал ваши стоны, понял — вам снятся кошмары, и не мог выносить это.