на якорной стоянке, в то время как основные силы двигались к берегу.

— Пехота на корму! — прозвучал на флагмане приказ, повторенный на палубах остальных римских кораблей.

Бойцы, для которых обучение подобным высадкам было неотъемлемой частью боевой подготовки, быстро перебежали назад, сместив центр тяжести кораблей так, чтобы их носы поднялись над водой как можно выше, позволяя кораблям проскочить дальше по мелководью. Матросы и пехотинцы расставили ноги, приготовившись к столкновению. Впрочем, оно не было слишком резким: киль флагмана пробороздил песок, погасивший инерцию движения, и корабль остановился.

— Пехота на нос! Спустить сходни!

С высоты своего командного пункта Веспасиан взглянул на пробегавших мимо бойцов и, приметив Вителлия, помахал ему рукой.

— Удачи, трибун! Надеюсь, с таким командиром высадка удастся.

Тот оглянулся, напряженно отсалютовал и устремился к носу, по обе стороны которого матросы уже спускали на слегка пенящуюся отмель сходни. Наконец они опустили трос, и сходни с плеском уперлись в дно.

— Вперед! Шевелись! — проорал центурион, командовавший флагманским отрядом корабельной пехоты, и первые бойцы устремились по наклонным деревянным мосткам в доходившую в этом месте до пояса воду, держа щиты над головами, чтобы те не промокли и не сделались неподъемными. За ними непрерывным потоком следовали и другие — сначала в море, а оттуда, орошая песок, на берег.

Вителлий, когда пришел его черед, так рванул вниз по сходням, что потерял равновесие, и не упал лишь потому, что налетел на бежавшего впереди бойца. Тот свалился головой в воду, а Вителлий, поспешно обогнув его, поспешил к берегу, оставив упавшего, промокшего и обозленного бойца позади.

По обе стороны от флагмана тот же маневр выполняли другие корабли: бойцы сбегали по сходням, выскакивали на берег, и центурионы строили их в боевые порядки. Пираты на небольшом расстоянии впереди издавали громкие крики, старясь разжечь в себе боевой дух. Они стучали оружием по щитам, а некоторые выбегали вперед и осыпали римлян оскорблениями и проклятиями. С отдаленной стены цитадели раздался мощный, глубокий звук рога, пронесшийся над заливом и отдавшийся эхом от горного склона. Пираты откликнулись дружным ревом и, ускоряя ход, устремились вперед и вниз, навстречу высадившимся римлянам. Их атака казалась столь быстрой, что катапульты и лучники с кораблей успели произвести только один залп. Высадившиеся пехотинцы метнули во врагов свои копья, сомкнули щиты и изготовили мечи к бою.

Обстрел уложил на песок десятки пиратов, но их соратники, огибая или перепрыгивая упавших, не оглядываясь на них, продолжали атаку. Правда, глубокий, влажный песок гасил инерцию их разбега. Противники сошлись вплотную, и скоро битва на побережье превратилась во множество поединков или стычек небольших групп.

Веспасиан наблюдал за началом боя с тем чувством неуверенности и сомнения, какое испытывал всякий раз, когда его люди только сталкивались с врагом и ни одна сторона еще не успела получить очевидного преимущества. Впрочем, в данном случае было ясно, что римляне превосходят противника числом и выучкой, так что постепенно они начали теснить пиратов назад, за пределы песчаной полосы, на гальку, дальше и выше, оставляя за собой тела убитых и раненых. Когда битва переместилась ближе к домам, многие из находившихся в задних рядах пиратов стали бросать щиты и оружие, чтобы налегке пуститься наутек. Командиры, завидев такое, осыпали трусов ударами мечей плашмя, гоня обратно в бой, а когда не помогло и это, зарубили нескольких для устрашения остальных. Однако к тому времени, когда пиратов окончательно оттеснили к домам, всякое единство между ними было утрачено безвозвратно, и повальное бегство сделалось всеобщим: все стремились как можно скорее найти укрытие на лесистых склонах. Римляне, разорвав строй, пустились в погоню, настигая и безжалостно убивая самых медлительных, но потом, удовлетворив свою ярость и устав от погони, стали брать пленников. Кучки обезоруженных пиратов отправлялись под конвоем к воде.

Только горстке врагов на ближнем к цитадели фланге удалось под неустанным натиском корабельной пехоты все же сохранять относительный порядок и отступать к воротам цитадели. Бирема из второй эскадры попыталась пресечь их отход, обстреляв врагов из катапульты, но в результате сама попала под обстрел со стен. Когда на нос, рассыпав искры, обрушился первый зажигательный снаряд, триерарх поспешил отвести корабль на безопасное расстояние. На глазах у Веспасиана лучники и пращники со стен начали косить наступавших римлян, пока те, осознав опасность, не попятились, закрываясь щитами. Тем временем пираты перебежали по мосту в крепость. Ворота захлопнулись, а потом перед ними поднялся в почти вертикальное положение и мост.

Битва как таковая закончена, решил Веспасиан. Осталось лишь очистить гавань от немногих оставшихся там пиратов и приступить к осаде цитадели. Телемах и остатки его шайки заперты в ловушке. У них не осталось ни одного корабля, чтобы попытаться бежать, и нет союзников, которые могли бы прийти им на помощь. Их конечный разгром так же неизбежен, как наступление ночи после дня. Лишь один вопрос вызывал сомнение: возвращение свитков. Веспасиан подумал о том, что, пожалуй, если те остаются в руках Телемаха, этот хитрец может попытаться использовать их, чтобы заключить сделку. Префекту было бы непросто пойти на это, поскольку любое соглашение, позволявшее пиратам сорваться с крючка, вызвало бы возмущение на флоте, и угроза мятежа — едва ли не худшее, с чем может столкнуться командир, — стала бы вполне реальной.

Звуки сражения стихли, уступив место жалобным стонам раненых да порой звону оружия: некоторые из недобитых и не успевших бежать пиратов, не рассчитывая на пощаду, пытались подороже продать свои жизни.

Веспасиан спустился с командной надстройки на переднюю палубу «Гора» с чувством удовлетворения, но полностью вымотанный напряжением, не оставлявшим его с момента вступления в командование флотом. Скоро все кончится, и если пойдет, как надо, он сможет вернуться в Рим с триумфом и преподнести Нарциссу свитки.

Когда залив окончательно очистили от пиратов, римский флот начал сгружать на берег снаряжение и припасы. Пленных тут же заставили копать ров и насыпать вал, перекрывая путь к цитадели, чтобы окончательно запереть там остатки пиратов и возвести частокол вокруг берегового плацдарма римлян.

Веспасиан, удовлетворенный ходом высадки, сел в лодку и поплыл через залив туда, где в окружении обломков и трупов, с поврежденной оснасткой и бортами, заляпанными кровью, истыканными стрелами и выпущенными из метательных машин тяжелыми копьями, еще держались на плаву уцелевшие корабли Макрона.

Когда лодка префекта, лавируя между обломками, приблизилась, измотанные бойцы высыпали к бортам кораблей, и оттуда донеслись нестройные приветствия. Лодка причалила к одной из бирем, и Веспасиан, вкарабкавшись по ступенькам деревянной лестницы, поднялся на палубу. Повсюду были видны следы того, сколь ожесточенный натиск пришлось выдержать бойцам в ожидании подхода основных сил. Возле мачты громоздилась груда тел, всю палубу покрывали пятна засохшей крови, валялось брошенное, пришедшее в негодность оружие и снаряжение. Главную рангоутную перекладину перекосило так, что она висела чуть ли не вертикально, ограждение правого борта было проломано во многих местах.

— Где центурион Макрон? — спросил префект первого подвернувшегося бойца.

Тот указал через палубу, туда, где над остальными кораблями возвышался корпус триремы.

— Там, командир.

Веспасиан поспешил в указанном направлении и поднялся по трапу на более крупный корабль, на котором Макрон планировал установить последнюю линию обороны и куда с остальных кораблей снесли всех раненых. Те лежали или сидели рядами вдоль обоих бортов, а несколько бойцов хлопотали, устанавливая навесы, чтобы укрыть их от солнца. При виде префекта некоторые из раненых пытались салютовать. Макрон поспешил ему навстречу с кормовой надстройки с широкой улыбкой на лице. Грудь центуриона была обмотана повязкой, которую там, где кровь все же просочилась сквозь нее, покрывала красно-коричневая корка.

— Рад тебя видеть, центурион.

— А уж я-то как рад, — откликнулся, отсалютовав, Макрон. — Признаться, нам тут пришлось малость поволноваться.