него успела пролиться хоть капля.

— Отличная реакция, — восхитился Макрон.

— Вот она, ребята, — промолвил Миниций. — Моя подруга. Моя девочка. Любовь всей моей жизни.

Катон обернулся, всматриваясь в толпу, которая неожиданно расступилась перед высокой, стройной и элегантной, хоть и немолодой женщиной, на которую посетители посматривали с вожделением. Центурион узнал ее по одежде: та самая особа, которую он уже видел возле стойки. Она подошла к столу и улыбнулась Миницию.

Светясь от гордости, ветеран повернулся к собутыльникам:

— Ребята, разрешите представить вам Порцию, хозяйку этого заведения, которая скоро станет моей стыдливой невестой.

— Не слушайте его, — рассмеялась Порция. — Он уже лет двадцать как обещает сделать меня честной женщиной.

Миниций рассмеялся и повернулся к сидевшим за столом.

— Порция, это те люди, о которых я тебе рассказывал, как и про наше приключение в горах. Это Анобарб, молодого человека зовут Катон; ну, а этот безнадежный тип, ясное дело, центурион Макрон.

Анобарб с Катоном кивнули, но Макрон стоял как громом пораженный, с побелевшим лицом.

— Что с тобой? — встревожилась Порция.

Макрон нервно сглотнул, а потом пробормотал:

— Привет, матушка.

Воцарившееся было гробовое молчание нарушила Порция, вскрикнув и тут же прикрыв рот ладонью. Глаза ее закатились, и она осела на пол. Миниций подскочил к ней, отчаянно взывая:

— Порция, что с тобой? Откликнись, любовь моя!

Пока он пытался привести женщину в чувство, взгляд Катона перебегал с нее на Макрона и обратно, в то время как сам Макрон смотрел только на Порцию, словно эта немолодая женщина представляла собой самое удивительное зрелище во всем мире. Наконец Катон сам осознал значение произошедшего, и реакция друга стала ему понятна.

— В чем вообще дело? — Ничего не понимающий Анобарб подергал Катона за рукав. — Как он ее назвал?

— Матушка. Он назвал ее матушкой.

— Она его мать? — Анобарб улыбнулся. — Но как она сюда попала? Я думал, вы оба явились из Рима.

— Не знаю, — покачал головой Катон. — Макрон рассказывал, что мать бросила его еще в детстве: сбежала с каким-то малым из корабельной пехоты… Ох!

Катон посмотрел на Миниция, который сидел на корточках и гладил седые волосы своей возлюбленной.

— О нет! Макрон!

Макрон все еще смотрел на Порцию с ошеломленным видом. Катон схватил его за руку и сильно встряхнул.

— Макрон, пошли отсюда. Нам пора.

Тот перевел на Катона непонимающий взгляд.

— Пора? Куда?

— Ты меня слушай: раз говорю, значит, надо идти. Прямо сейчас.

— Но это моя матушка.

— Я знаю. Вернешься и повидаешься с ней, когда будешь трезвым.

— Я ее двадцать лет не видел. — В уголках глаз центуриона выступили слезы. — Последний раз видел еще мальчишкой.

— Да, конечно… — Катон легонько похлопал его по руке. — Удивительная встреча, ничего не скажешь! Но ты ведь не хочешь, чтобы она после столь долгой разлуки увидела тебя таким пьяным? Тебе надо сначала протрезветь. Пошли!

Катон встал, подошел к Макрону и, встав между ним и его матушкой, попытался поднять друга с лавки.

— Анобарб, помоги.

— Да что тут происходит?

— Просто помоги. Нужно увести его отсюда.

— Это моя матушка, — бормотал Макрон, и по его щекам струились слезы. — Моя матушка. Она бросила меня, сбежала с каким-то флотским…

Неожиданно Макрон замер, и взгляд его переместился на Миниция.

— Он!

— О, нет! — Сердце Катона сжалось. — Да пошли же!

Невероятным усилием ему удалось-таки поднять Макрона с лавки, но унять его было уже невозможно.

— Это ты, ублюдок! — заорал тот во всю глотку, бросаясь на Миниция. — Ты сманил ее! Заставил ее бросить нас!

Миниций поднял глаза, напуганный таким приступом ярости, машинально прикрылся руками, и голова Порции стукнулась об пол. Она открыла глаза, увидела Макрона и закричала.

Прежде чем Катон успел что-то предпринять, Макрон налетел на Миниция, схватил за плечи и оттолкнул назад, в толпу посетителей. Люди отпрянули во все стороны, несколько столов опрокинулось, кувшины попадали на пол, разбиваясь и расплескивая красное, словно кровь, вино. Отчаянно завизжали шлюхи, толпу которых Макрон, толкая перед собой Миниция, пропахал, словно разъяренный бык, подцепивший на рога гибкого акробата.

Катон повернулся к Анобарбу и пожал плечами.

— Ну вот, опять…

Торговец нахмурился.

— И часто с ним такое?

— Не очень. Опять же: сегодня, как ни крути, особый случай. Воссоединение семьи.

В дальнем конце таверны Макрон прижал Миниция к деревянному столбу и колошматил что было мочи. Посетители, по большей части, рванули наружу: никто не хотел подвернуться под руку провостам, когда те явятся на шум, а некоторые вдобавок решили воспользоваться суматохой и свалить, не заплатив за выпивку.

Порция между тем оправилась, сориентировалась в происходящем и, прихватив по дороге железный ковш, устремилась к дерущимся.

— А ну оставь его! — кричала она на бегу. — Оставь, кому сказано, кошмар ходячий!

Макрон, однако, этим призывам не внимал и продолжал обхаживать его увесистыми тумаками.

— Ах так, неслух несчастный! Получай!

Размахнувшись изо всех сил, Порция приложила Макрона ковшом по макушке. Раздался звук, похожий на удар гонга. Колени Макрона подогнулись, хватка разжалась. Миниций, с разбитым в кровь лицом, зашатался и рухнул на пол. Порция уронила ковш и заверещала, как попугай, угодивший по неосторожности в мясорубку. Все ее тело содрогалось от рыданий.

— Эй там! — послышался испуганный голос с улицы. — Провосты идут.

— Надо убираться, — сказал Катон Анобарбу. — И его забрать, пока провосты не отходили как следует и его, и нас.

— Да ну, разве они тронут центурионов?

— Почем им знать, кто тут центурион? Мы ведь одеты не по форме.