народные бунты. Начиная с весны 1630 года и до конце правления Людовика XIII «бунт был заразной болезнью в стране». В течение срока пребывания Ришелье у власти произошло три крупных восстания: в Керси (1629), на юго-западе (1633–1637) и в Нормандии (1639). Наиболее значительными были восстания кроканов (1936) и «босоногих» (1639). Восстание кроканов, начавшееся в мае 1636 года в различных местах юго-запада, впоследствии распространилось на территорию большую, чем та, что была охвачена Жакерией в XIV веке. Это, несомненно, было самое крупное крестьянское восстание за всю французскую историю. С самого начала оно было направлено против налоговых чиновников, некоторые стали жертвами жестокой расправы. Любимыми лозунгами восставших были «Vive la Roi sans la gabelle! Vive la Roi sans la taille!» (Да здравствует король без габели! Да здравствует король без тальи!). В 1637 году их возглавил дворянин из Перигора по имени Ламот Лафоре, который организовал дисциплинированную армию. В своем манифесте он призвал короля отменить новые, налоги, разогнать налоговых чиновников и восстановить самоуправление в провинциях. Недовольство налоговым произволом со стороны «этих парижских господ» было одним из основных мотивов движения кроканов.

Нормандия из всех французских провинций несла самое тяжелое налоговое бремя. Прямой налог (taille) возрос настолько, что с последнего собрания провинциальных Штатов в 1635 году люди просто не могли его выплатить. В 1639 году из 139 приходов 82 не смогли внести налог. Города, освобожденные от налога, должны были расплачиваться принудительными кредитами. В довершение бед в провинции с 1619.no 1639 годы свирепствовала чума, а в 1636 году она была наводнена войсками. К 1639 году провинция бурлила от недовольства. Восстание «босоногих» было всего лишь крупнейшим из нескольких нормандских восстаний того года. Поводом для него стал слух о том, что в Нижней Нормандии вводится соляной налог (gabelle). После расправы над чиновником, который прибыл в Авранш по совсем другому делу, восставшие организовались в «армию страдальцев» под командованием «генерала», по прозвищу Жан Босоногий, личность которого осталась неустановленной. Их основной целью, похоже, было освобождение «отчизны» (т. е. Нормандии) от сборщиков налогов (gabeleurs) и восстановление порядка, существовавшего до 1635 года, когда еще собирались провинциальные штаты.

Французским историкам давно были известны народные бунты во Франции начала века; однако им не уделялось того внимания, которое они заслуживали до появления в 1948 году серьезной работы о них, опубликованной русским историком Б. Ф. Поршневым. По его мнению, бунты, хоть и возглавляемые иногда дворянами, были в основном спонтанными восстаниями крестьянства и городской бедноты. Несмотря на то, что восставшие первым делом непременно нападали на сборщиков налогов, они очень скоро обращали свой гнев против богатых вообще, поджигая замки и городские усадьбы без разбору, поскольку своими врагами они видели не столько корону, сколько феодальный строй в целом. Они жаловались не только на королевские налоги, но и на всю систему феодальных податей и барщины. Франция, согласно Поршневу, в XVII веке была все еще феодальным государством: экономическая власть оставалась в руках земельной аристократии, а королевский абсолютизм был в ее руках политическим средством увековечения своей доминирующей роли по отношению к остальному обществу. Монархия, другими словами, была частью феодального порядка, а королевское налогообложение просто централизованной формой получения дохода феодалами.

Марксистский подход Поршнева был встречен в штыки большинством французских историков. Ролан Мунье не согласился с тезисом о спонтанности бунтов. По его утверждению, все крупнейшие из них были организованы дворянами или чиновниками, а иногда и возглавлялись ими. Некоторые сеньоры, возможно, и вызывали ненависть своих крестьян, будучи жестокими и жадными, но большинство стремилось защитить крестьян от налогового пресса короны. Поступая таким образом, сеньоры защищали свои собственные интересы, поскольку увеличение королевских налогов неизбежно затрудняло выплату крестьянами феодальных сборов. Франция XVII века, согласно Мунье, уже не феодальное государство: ее экономика была в значительной мере пронизана капитализмом, а абсолютизм не только не был инструментом аристократии, но и развился в ущерб ей. Целью дворянства было не укрепление абсолютизма, а разрушение его за счет возврата в феодальное прошлое. Более того, классовая война была невозможна во Франции XVII века, потому что ее население было расслоено не по горизонтали в «классы», а вертикально — в «сословия» на основании общественного престижа, положения и почета, не связанных с производством материальных благ.

За последние годы появилось много новых исследований по народным бунтам во Франции XVII века. И. М. Берсе, изучавший восстания на юго-западе Франции, исключил любую связь между ними и неурожайными годами, голодом и чумой. Гораздо значительнее оказалась роль внезапного роста королевских налогов, которые попрали многие из местных институтов и привилегий. Берсе удачно назвал «налоговым терроризмом» те методы, которые правительство применяло со времен Ришелье. Они затронули все слои общества, включая нобилитет, так что бунт обычно принимал форму восстания всего города или деревни против королевского сборщика налогов. Примерно той же позиции придерживается и Пиллорже в своей работе о восстаниях в Провансе. Здесь они были значительно слабее и гораздо менее разрушительнее, чем в Аквитании. Большинство из них ограничивались отдельной общиной, и нет никакие свидетельств объединения пролетариата нескольких городов или деревень против богачей. Мадлен Фуазиль, специализирующаяся на восстании «босоногих», также не нашла свидетельств классовой борьбы. Восстание было строго локализованным: оно состояло из нескольких независимых восстаний, которые никогда не стремились к объединению сил. У восставших не было никакой программы социальной реформы: их единственной заботой была защита своих традиционных прав и привилегий против покушений на них центрального правительства.

Разжигание и поощрение аристократами крестьянских волнений наводит на мысль, что нобилитет был более подвержен в то время налоговому давлению, чем принято считать. Действительно, на протяжении первой половины века правительство систематически стремилось к ограничению налоговых привилегий. В районах с налогом taille personalle оно проводило проверки документов у лиц, заявлявших о праве на освобождение от налогов, и в случаях, когда такое право подтверждалось, правительство стремилось ограничить его действие только одним имением на человека. В районах с налогом taille reelle правительство стремилось заставить аристократов платить налоги за земли в их владениях, используемых недворянами. Еще одним способом выжать средства из аристократов были манипуляции с феодальным ополчением (ban и arreere-ban): оно созывалось только для того, чтобы его распустить за отступные в размере 15–20 % предполагаемого годового дохода феодала. Это был замаскированный налог.

Правительство не могло выбрать худшего бремени для выжимания денег из дворянства, доходы которого сократились в результате войны и экономического спада. Доклад, направленный королю после Собрания нотаблей 1626–1627 годов, отражает плохое финансовое положение всего сословия. В списках окружного суда в Амьене за годы после 1639 года значатся аристократы, освобожденные от представления рекрутов на основании бедности. В 1651 году аристократы жаловались: налоги стали настолько высоки, что их арендаторы неспособны платить аренду. Они жаловались также на вооруженные обыски налоговыми чиновниками и на ущерб, наносимый расквартированными у них солдатами. С учетом этих фактов неудивительно, что дворяне были недовольны и время от времени испытывали искушение присоединиться к другим социальным группам, противостоящим правительству.

Реакцию Ришелье на бунт в Нормандии вряд ли можно назвать конструктивной. Он созвал финансовых чиновников, которые старались собрать деньги для войны. «Я должен оказать, — писал он Бутийе, — что не понимаю, почему вы принимаете настолько непродуманные решения в вашем финансовом совете. Болезней, даже самых неизлечимых, можно легко избежать; однако, заразившись ими, уже не спасешься». Кардинал считал, что введение gabelle в Нормандии было серьезной ошибкой, так как отменяло одну из наиболее ценимых местных привилегий и наносило вред экономике провинции. Полученный такой ценой доход не оправдывал потерь. Однако если Ришелье и был здесь силен задним умом, он тем не менее не желал отказываться от принципов, изложенных в своем политическом завещании. Бунт против государственной власти, каким бы обоснованным он ни был, должен быть подавлен с показательной жестокостью. «Жестокость к тем, кто презирает закон и устои государства, — писал он, — есть общественное благо: нет худшего преступления против общественных интересов, чем проявление мягкости к преступникам». «В том, что касается государственных преступлений, — писал Ришелье далее, — следует закрыть дверь перед состраданием и не обращать внимания на жалобы